Open menu

Катастрофа середины 14-го века и европейская историческая идея

Евгений Габович, Карлсруэ, Германия 

 

Подход Ломоносова к его историческому труду 

был … литературный и патриотический 

Георгий Вернадский, 

Русская историография, 

АГРАФ, М., 1998, стр. 54 

 

Оглавление:

 

 

Введение

История начинается сегодня.

История начинается с катастрофы.

Последнее великое потрясение (ПВП): катастрофа середины 14-го века.

Взгляд Х. Маркса на ПВП.

Как возникли письменная культура и историческая идея.

Естественная профанация исторической идеи и возникновение исторического жанра литературы.

Когда начинается более или менее достоверная история: в 1582 г. или в 1648 г.?

Послесловие.

 

 

 

Европейская историческая идея (идея истории как описания последовательности событий с их соотнесением точкам на временной оси) значительно моложе, чем это утверждает традиционная история (ТИ). Еще в эпоху ренессанса датировка исторических событий осуществляется редко и обычно в форме относительной датировки, а не абсолютной, как это принято сегодня. В рамках ТИ возникновению исторической идеи уделяется крайне мало внимания, как будто нет ничего более простого, чем современное историческое мышление. Однако примеры больших азиатских регионов, не знавших идеи истории в ее европейском варианте (Индия и Китай, например) показывают, что ситуация более сложна. 

Историческая идея на самом деле настолько нетривиальна и уникальна, что приступая к рассмотрению истории какой-либо страны, какого-либо региона или части света историки обязаны первым делом выяснить, каким образом в эту страну, регион или часть света была занесена идея истории. Ее независимое возникновение в хотя бы двух разных регионах столь мало вероятно, что должно быть строго доказано, а не принято за – к тому же даже не формулируемую - аксиому: предположение по умолчанию тут не проходит и должно решительно отметаться. Это сегодня идею истории внушают каждому человеку в школе с раннего возраста, пользуясь абсолютной шкалой измерения исторического времени. Насколько трудно было додуматься до абсолютных датировок в эпоху отсутствия единой и общепризнанной временной шкалы, даже и представить себе трудно. 

Именно поэтому историки и пытаются выдать эту грандиозную проблему за нечто совсем несущественное, о чем и думать-то не надо (пустая, мол, трата времени). Именно поэтому они нафантазировали сотни древних систем счета исторического времени (не без умысла отбить у каждого из нас желание лезть в эти непролазные дебри). В наивной сказке о разбросанных по векам единичных «античных» историках историки не удосужились придумать какой-либо мало-мальски действующий на практике механизм для передачи от лица к лицу исторических знаний через гигантские пространства в географических и временных мирах. 

Поэтому только взгляд из сегодня в прошлое может дать нам реалистичную картину возникновения исторической идеи. И главным, как мне кажется. при этом является вопрос о том, возникла ли эта идея «из воздуха», из ничего, сама собой, или у ее колыбели стояло некое потрясение основ цивилизации, побудившее людей взяться за перо и обратить свой взор к прошлому. 

История начинается сегодня. По крайней мере для нас – критиков историографии и сторонников новой хронологии. И начинается не только в том смысле, что наш взгляд на прошлое во многом определяется нашим сегодняшним историческим мировоззрением, нашей моделью прошлого. 

Для нас история начинается сегодня еще и в том смысле, что мы только начинаем применять к истории междисциплинарный подход и выработанные наукой критерии академичности. Нам кажется, что историки еще даже не договорились о том, что история собой представляет, каковы ее цели и задачи. Ибо адекватное описание прошлого невозможно без выработки критериев критического отношения к собственным писаниям историков. 

И, что весьма и весьма существенно, очень многие историки даже не осознали всей важности вопроса о том, строят ли они свои схемы на действительном историческом материале или на фантазиях писателей - авторов исторических романов прошлого. А те немногие историки, которые якобы осознали, делают вид, что ненастоящие источники – это скорее исключение из правила, не влияющее на общую благополучную картину с историческими источниками. Историк должен усвоить презумпцию виновности и считать априори, что ему в качестве источников подсовываются литературные произведения разных поздних эпох. Без убедительного доказательства того, что ему посчастливилось и он набрел на источник, имеющий хоть какое-то отношение к реальному историческому прошлому, вся его работа с самого начала должна относиться к разряду филологических, а не исторических изысканий. Йохан Хейзинга в лекции «Задача истории культуры» (см «Об исторических жизненных идеалах и другие лекции», Overseas Publications Interchange Ltd, London, 1992) пишет 

«В средневековой школьной системе, родившейся из школьной системы поздней античности (этот экивок в сторону «античности» - обычная жертва неверным представлениям ТИ о прошлом – Е.Г.), для истории вообще не нашлось места» (ну, не было еще такой «науки» - Е. Г.). И далее: «историческая наука даже и в новое время была представлена в университетах крайне слабо. … Затруднительно указать хотя бы одно значительное историческое сочинение этого периода (до начала 19-го в. – Е.Г.), созданное в стенах университета.» 

Все ясно: история рассматривалась как раздел литературы, а историки – как писатели. В лучшем случае как анонимные филологи. Как мы видели из эпиграфа к настоящей статье, как патриотическую и филологическую воспринимал великий Ломоносов и задачу, стоящую перед российской историографией. И это положение сохранялось до начала 20-го в., когда Теодору Моммзену присудили нобелевскую премию за многотомную «Историю Рима» именно по разряду литературы. Да и сам великий Моммзен считал себя филологом, а не историком. Профессор Киевского университета Юлиан Кулаковский (см. его статью Памяти Моммзена, Журнал министерства народного просвещения, 1904, № 1, стр. 39-61) вспоминал следующие слова Моммзена: 

«Да здравствует наша немецкая филология … не история, нет …филология должна здравствовать! История, как частное, входит в обширное понятие филологии …». 

С нашей точки зрения история в форме ТИ не преодолела подхода к источникам как к литературному произведению. Ясно, что любой апокриф, любой принимаемый сегодня за исторический источник исторический роман были когда-то кем-то написаны и их филологический анализ правомочен. Но созданная на их основе историческая картина мира не имеет ничего общего с реальным историческим прошлым, с исторической реальностью человечества. 

История начинается с катастрофы. Это положение в российской критике хронологии многие годы не занимало подобающего ему места. Лишь в последние годы российские авторы начинают связывать начало нашей цивилизации с вспышкой суперновы в 1054 г. и с ее мощнейшим излучением, которое на несколько порядков превосходило по интенсивности нормальное солнечное излучение. Это облучение вполне могло привести к генетическому перерождению населения северного полушария. В то же время центральная роль, отводимая библией всемирному потопу в истории человечества, должна заставить задуматься над тем, какое влияние катастрофы сравнимого с всемирным потопом масштаба должны были оказать на самосознание человечества, на его реальное историческое развитие. Как повлияла глобальная катастрофа на потребность выжившей части человечества в сохранении (или подавлении) воспоминания о столь грандиозном событии, а также о том, как люди жили до этой катастрофы? 

В более ранней статье (см. Приложение 6 в книге Г.В.Носовский, А.Т.Фоменко «Реконструкция всеобщей истории, Работы 1999-2000 годов. Новая хронология», 573-600) я писал: 

«Современный катастрофизм придерживается мнения о том, что повторяющиеся катастрофы в разной мере, но в отдельных случаях почти полностью, уничтожают на Земле все живое (во всяком случае наиболее высоко развитые формы жизни) и что после каждой такой особо гибельной катастрофы общепланетарного масштаба жизнь на нашей планете начинается в каком-то смысле сначала на случайно сохранившихся обломках предыдущего состояния биоты. Уже в этом огромная новизна представляемой катастрофизмом исторической картины мира нашей планеты. Но главное новое утверждение с точки зрения истории человечества заключается в том, что в сравнительно недавнем историческом прошлом такие катастрофы неоднократно имели место и, следовательно, оказывали сильнейшее влияние на историческое развитие. Иными словами: с точки зрения новой исторической науки историческое прошлое человечества формировалось под влиянием грандиозных природных катастроф планетарного или квази-планетарного маштаба.» 

В зависимости от масштаба последней великой катастрофы, возникает вопрос о том, как она способствовала возникновению в Европе исторической идеи, были ли уже до нее попытки проектировать исторические события на временную ось, да и существовало ли само понятие временной оси. Рассмотрение этого вопроса привело меня к сильным сомнениям относительно существования какой-либо хронологии до катастрофы середины 14-го века. 

Эта катастрофа мало известна широкому кругу читателей и мы подробнее расскажем о ней ниже. Она представляется мне отправной точкой нашей цивилизации, не столько в технологическом (зачатки ремесел и технологий возникли несколько раньше), сколько в духовном смысле. Вряд ли существовала до этой катастрофы и сама идея истории. 

Последнее великое потрясение (ПВП): катастрофа середины 14-го века. Термин ПВП был впервые использован австрийским историком культуры Эгоном Фриделлем (1878-1938). В своей «Истории культуры нового времени» (см., например, Egon Friedell, Kulturgeschichte der Neuzeit, Band 1, dtv; серия Geschichte, 1982) он, описав ужасы черной смерти и подчеркнув ее загадочный и не до конца понятый характер, писал далее про середину 14-го века (мой перевод): 

«Но не только люди, небо и Земля тоже были в состоянии смятения и замешательства. Появились кометы, грозящие несчастьями, в Англии бушевали страшные штормы, которые никогда ни прежде, ни потом не наблюдались, огромные стаи саранчи покрывали поля, землетрясения опустошали земли: город Виллах вместе с тридцатью деревнями в его окрестности были засыпаны землей. Почва отказывалась давать людям свои плоды: Сорняки и засуха повсюду уничтожали урожай. Эти явления не являлись «случайными играми матушки-природы», а их описания ни в коем случае не были литературными упражнениями суеверных современников. Если правда, что в это время большое толчок, таинственный глубокий озноб, страшное потрясение системы концепций сотрясли человечество, то и Земля должна была пережить нечто подобное, и не только Земля, но и соседствующие с ней планеты, да и вся Солнечная Система. Знамения и чудеса, которые видели при этом «ограниченные и легковерные» современники, были истинными сигналами, четкими выражениями чудной констелляции совокупного космического спектакля». 

Краткое описание ПВП, данное Фриделлем, может быть дополнено на основании других источников. Масштабы его были таковы, что практически вся западная и Средняя Европа должны были оказаться вовлеченными в зону разрушений, а также изменения климата и других жизненных условий. Мы будем считать, что читатель знаком с историей «черной смерти» и не будем здесь повторять стандартных сведений о ней. Отметим только, что автор опубликованной в 1832 г. по-немецки книги медик Хеккер «Черная смерть для врачей и других образованных людей» дает основание сомневаться в том, что все сводилось к эпидемии чумы. В не меньшей мере, чем Фриделль, Хеккер связывает ужасные события периода «черной смерти» с катастрофическими событиями планетарного масштаба и не исключает того, что причина катастрофы лежала вне земной атмосферы. Масштабы катастрофы. 

Не только в Англии, но вдоль всего европейского атлантического побережья бушевали штормы, из-за которых весь 14-й в. получил прозвище «штормовые трехсотые». Практически прекратилось атлантическое мореходство, в частности плавание из Скандинавии в Исландию, Гренландию и Северную Америку. Если до ПВП имелись морские контакты между Голландией и Бразилией, а также, вероятно, между Средиземноморьем и Центральной Америкой, то в 14 в. все мореплавание по Атлантическому Океану свелось к каботажному плаванию. 

Свидетельством мощи штормов середины 14-го века являются и события на территории Голландии и Северозападной Германии, где огромные площади вдоль морского побережья были поглощены океаном. Не исключено, что ПВП привел к некоторому опусканию суши. Но в любом случае известно, что при штормах морские воды проникали на десятки километров вглубь материка. Пользуясь канавами и прудами, возникшими в ходе добычи торфа, штормовые воды приникали с каждым разом все дальше и дальше, сносили десятки и сотни деревень, смывали почву с огромных территорий. В Голландии в результате образовался огромный морской залив Айссельмеер. В Голландии и Германии бывшая граница материка превратилась гряду островов (Западные и Восточные Фризские острова), а между этими островами и новым материковым берегом расположился т.н. Ваттенмеер – неглубокое тянущееся на 250 км. продолговатое море-лиман шириной в десятки километров. 

Голландцам понадобились 600 с лишним лет, чтобы отвоевать часть этих затопленных земель у моря. В Северной Германии на это у населения не хватило сил и там до сих пор можно кое-где между материком и островами видеть сквозь толщу воды разрушенные поселки на дне моря. Впрочем, не исключено, что ПВП было вызвано падением в Северное Море в районе острова Гельголанд астероида или части ядра кометы. Происшедшее при этом сотрясение земной коры могло вызвать упомянутые землетрясения, а возникшая при этом гигантская волна-цунами могла положить начало разрушению береговой линии Голландии и Германии. 

Если именно эти катастрофические события послужили исходным материалом для легенды о Фаэтоне (как считают некоторые немецкие критики хронологии), то это прекрасно вписалось бы в схему Новой Хронологии, относящей греческую «античность» именно к этой эпохе. Не исключено также, что подобные события повторялись в 14-м веке несколько раз и что бомбардировке осколками кометных ядер или астероидов подверглись в это время и другие планеты Солнечной Системы. В результате ПВП климат на Севере Атлантики изменился столь резко, что · В Гренландии бывшие овечьи пастбища занесло снегом и жившим в Гренландии скандинавам пришлось покинуть гренландские поселения. · Скандинавские поселения в Ньюфаундленде, известном как Винланд, т.е. как страна, где зреет виноград, также пришлось покинуть. · Климат в Южной Скандинавии, где тоже выращивали виноград, изменился настолько, что граница созревания винограда спустилась на юг до долины Мозеля, до Гессена и Тюрингии. · Злаковые перестали вызревать на территории Британских островов, что и послужило причиной к переходу на овцеводство, приведшему к известным социальным потрясениям в Британии. 

Взгляд Х. Маркса на ПВП. Христоф Маркс уверен, что причиной грегорианской календарной реформы послужило именно ПВП и отмеченное Фриделлем нарушение порядка в Солнечной Системе. Пока орбиты планет не стабилизировались, не было ни постоянной длины года, измеряемой в днях, ни фиксированной длины суток. Недаром математики и астрономы 16-го века неоднократно пытались просчитать новые календарные параметры, но наблюдения показывали, что таковые еще не совсем стабилизировались. 

Х. Маркс, будучи наиболее рьяным пропагандистом идеи ПВП, отмечает, что на юге Германии, в Швейцарии и Австрии практически в каждом средневековом городе неподалеку от Старого Рынка находится Новый Рынок. До ПВП города находились, скорее всего, лишь в фазе зарождения, были невелики и сосредоточены в основном вокруг рынка (такой тип города одной улицы или одной площади можно и сегодня наблюдать в Южной Германии). Рынок был центром города, местом, где происходили важнейшие события: торговля, контакты местных властей с населением и т.п. Если в ходе ПВП города были разрушены, а рыночные площади лежали в развалинах, то у немногих уцелевших горожан не было времени ждать, когда объявятся наследники погибших владельцев стоящих на рынке зданий, когда они или выжившие владельцы найдут средства на разбор развалин и строительство новых зданий взамен разрушенных. 

Поэтому за старой границей города срочно выделялась территория для строительства Нового Рынка. Сегодня по расстоянию между Старым и Новым рынком можно восстановить размер (радиус) города до ПВП. Со временем восстанавливалась и исходная рыночная площадь, ставшая теперь Старым Рынком. 

Наконец, именно Х. Маркс раскопал свидетельства о Черной Смерти, которые позволяют усомниться в том, что речь шла об (или только об) эпидемии чумы. Оказывается, некоторые свидетельства описывают неожиданную и практически мгновенную смерть всех жителей определенной области. Это больше напоминает смерть от удушья в результате покрытия данной местности огромным газовым облаком (углекислого газа или метана, например), что опять же свидетельствует о жуткой катастрофе. Хотя в принципе такое газовое облако может в отдельных случаях вырваться из недр земли или из океана, Маркс считает более вероятным космическое происхождение такого облака: хвост кометы может при вхождении в Солнечную Систему обогащаться, например, углекислым газом, который до того находился в ядре в замороженном состоянии. 

Если Земля проходит через хвост кометы, часть такого углекислого газа может захватываться земной атмосферой. Во всяком случае, популяризуемый Марксом на его веб-странице www.paf.li доктор Хеккер приводит свидетельства о том, что огромный горящий шар спускался с неба перед тем, как все жители обширной местности оказывались убитыми «ядовитыми» газами. Правда Хеккер же говорит о тысячах мест, в которых земля разверзлась и исторгла убийственные газовые облака. 

Как возникли письменная культура и историческая идея. Не хочу утверждать, что никакой письменности до середины 14-го в. нигде не существовало (хотя и не удивился бы, если бы мне представили соответствующие доказательства). Но уверен, что характер письменности, области ее приложения должны были претерпеть сильную модификацию после ПВП. Представление о том, в каком масштабе использовалась письменность до распространения книжной культуры, дают берестяные грамоты: они применялись в основном для кратких сообщений частного характера. 

После ПВП ситуация должна была качественно измениться. В первую очередь потребовалось в массовом порядке зафиксировать, кому из погибших какая недвижимость до катастрофы принадлежала. Раньше в случае естественной или даже – в единичных случаях – насильственной смерти владельца оставались в большом числе свидетели, знавшие как умершего владельца, так и его потенциальных наследников, так что право наследника на вступление во владение имуществом умершего могло быть обосновано свидетельскими показаниями. Теперь же, после землетрясений и черной смерти, часто не оставалось никого или почти никого, кто мог бы быть свидетелем. 

В результате потребовалось ввести реестровые книги, кадастры недвижимости и книги записи актов гражданского состояния. Кто на ком и когда женился, у кого, когда и какие дети родились, все это крайне существенно для решения вопроса о наследстве. Со временем ведение таких книг превратилось в традицию и мы знаем, что нигде эта традиция не возникла до середины 14-го века. 

До ПВП ремесленничество должно было находиться в крайне примитивном, зачаточном состоянии. Знания, умения и навыки передавались в основном от отца к сыну, иногда ом ремесленника к его подмастерьям и помощникам. После ПВП из-за смерти многих ремесленников появилась опасность утраты знаний и умения. Нужно было срочно преодолеть привычку к хранению тайны профессии и записать основные сведения о ходе исполнения профессии. Эти записи, какими бы примитивными они не были, означали качественный скачок в развитии европейской письменной культуры. Впоследствии они послужили базисной информацией для целых ремесленных сословий (цехов, гильдий), возникших в ходе восстановления городов после ПВП и их последующего роста. 

Можно представить себе и другие области, в которых потребность в подробном описании прошлого могла быть спровоцирована катастрофой. В частности, катастрофа должна была дать толчок развитию эпистолярного жанра. У человека, которому раньше было достаточно послать с неграмотным мальчишкой нацарапанное на клочке приглашение на свидание, появилась траурная потребность перечислить в детализованном письме погибших родственников, урон, нанесенный имуществу и многое другое. Вполне естественно было и описать страшные природные явления, сопровождавшие трагедию. 

Естественная профанация исторической идеи и возникновение исторического жанра литературы. Если описание последствий катастроф адресовалось не частному лицу, а чиновнику, управляющему целой областью, владельцу крупного имения и т.п. то объем соответствующего описания еще более возрастал. Пожалуй, именно так и возникли первые хроники. Не исключено, что их читало несколько человек. Если они хорошо хранились и пережили десятилетия, то следующее поколение читало их уже с иной позиции: не как призыв к немедленному действию, к адекватной реакции на катастрофические события, а впервые - как исторический документ, как описание прошлого. 

Именно так, мне кажется, и начала формироваться историческая идея. Однако ей не суждено было оформиться в идею точного соотнесения событий точкам на временной оси, ибо понятие последней еще не оформилось. Уже через поколение - два точная привязка описанных в письме событий к временной оси представляла собой нелегкую задачу. В результате, могло начаться разнесение катастрофических (и не только) событий по – сперва соседним – векам и по регионам. Лишь на столетие позже, чем эпоха ПВП, когда начало развиваться книгопечатание, некоторые из этих хроник стали доступны широкому кругу читателей. И оказалось, что такого рода исторические повествования представляют собой материал, который люди охотно читают. 

Появилась потребность в новых подобных повествованиях. Но реальных хроник было мало, некоторые были съедены красами, погибли в пожарах, были выброшены на свалку за ненадобностью, другие находились в частном владении и были мало доступны. Да и очень уж они походили друг на друга, а читателя нужно было развлекать таким чтивом, которое не казалось бы ему скучным. Лучше всего перечисленным требования удовлетворяли литературные произведения, которые по форме (по жанру) сохраняли характер хроник, а содержательно предлагали бы читателю новый материал. Так историю начали даже не фальсифицировать (для фальсификации истории нужно знать, как было на самом деле), а придумывать, конструировать, сочинять. 

Со временем, как теперь принять говорить, процесс пошел. Он начал развиваться по собственным законам, приобрел собственную динамику. Зачем писать все время о катастрофах, про них лучше забыть. Давайте будем писать о войнах, о славных победах наших над не нашими, о битвах и событиях вокруг них. Не важно, что никаких битв, войн и побед на самом деле не было. Есть читательский спрос, значит нужно создавать адекватное ему предложение. А вокруг столько больших полей, на которых могли бы происходить самые что ни на есть драматические сражения огромных армий никогда на самом деле не существовавших противников. Началась «Великая акция» (как ее назвал Вильгельм Каммайер). 

Несколько позже, когда идея истории, славного прошлого (на бумаге, конечно и только на бумаге), родства с уже поселившимися в массовом воображении историческими героями охватила умы, появились богатые заказчики на собственную историю. А где спрос, там и предложение (извините за повтор). Целые артели грамотеев (католических монахов и итальянских и немецких гуманистов - гуманистов не потому, что они как-то особенно гуманны, а из-за своего активного участия в создании гуманитарных наук, в том числе и истории) начинают трудиться над решением поставленных задач. Заказанные «исторические» книги сундуками поступают в распоряжение римских пап, королей и наиболее прытких феодалов местного значения. 

Когда начинается более или менее достоверная история: в 1582 г. или в 1648 г.? Каждый раз, когда вопрос такого рода формулируется очередным критиком хронологии, он вызывает бурю эмоций. Представители ТИ рассматривают его как очередную провокацию (для них и китайские хроники, «написанные» за тысячи лет до изобретения китайской грамоты, - поставщики достоверной исторической информации). Не слишком радикальные критики ТИ ежатся и задумываются: а не слишком ли далеко докладчик или автор хватил, не помешает ли наш радикализм восприятию нашей критики историками. 

Не помешает, господа, не помешает: историки не воспримут нашу критику никогда, ни в какой самой умеренной ее форме. Им гораздо проще зарабатывать на жизнь, крутясь в необозримом хаосе «исторических источников» (про их создание после ПВП см. выше), чем начать вникать в малые и средние противоречия, коими пестрят эти самые «исторические источники». А вступать в конфликт с собственной академической мафией и участвовать в трудной борьбе с устоявшимися мифологизированным общественными представлениями, бороться за реформу исторического образования – кому из них эта головная боль нужна?! 

Но все-таки вернемся к поставленному вопросу. Разные критики хронологии формулировали его и для года 1000 н. э., и для года 1350. И каждый раз оказывалось, что названная дата слишком оптимистична. Такова же ситуация с годом 1582: в этом году была проведена григорианская реформа календаря, в этом году Иисусу Христу (историческому или мифическому) был отведен срок древности в 1572 г., а уже в следующем году Иозеф Юстус Скалигер опубликовал величайший исторический бред всех времен и народов, лежащий и сегодня еще в основе общепринятого исторического мифа. 

В последнее время в обиход входит все больше свидетельств о том, что историческое творчество продолжалось и после 1648 г. Много таких фактов описано в книгах Г.В.Носовского и А.Т. Фоменко. Я.В. Кесслер в своей книге «Русская цивилизация (Ненаписанная история)»б Москва, Русский Двор, 2001 приводит многочисленные примеры переписывания российской истории во царствование Екатерины Великой и в 19-м в.А уж о попытках переписывания истории в 20-м веке большинство читателей должны быть не просто наслышаны, а довольно хорошо информированы. 

Менее известно то обстоятельство, что, начиная с конца 19-го века, филологической отрасли под названием история почти удалось проникнуть в сообщество академических научных дисциплин. Для этого хронологию объявили де-факто завершенной. Более того, после первой мировой войны ее «понизили в должности», назначили во вспомогательные науки по отношению к псевдонауке истории, перестали ее преподавать в университетах и фактически устранили как научную самостоятельную дисциплину. 

Послесловие. В настоящем докладе я постарался наметить некоторые пути к пониманию того, как европейская идея истории возникла после последней большой катастрофы, имевшей место в середине 14-го в. К сожалению она с самого начала развивалась не так, как нам в 21-м в. с позиции науки 20-го в. хотелось бы. История провела первые шесть веков своего земного существования не как служанка «исторической истины», не как леди с академическими замашками, а как дама легкого поведения, удовлетворявшая потребности любой группы населения, способной оплатить ее литературные услуги. 

Как бы прекрасна ни была куртизанка, ей не место в обществе мудрецов. Ни в каком качестве, кроме как в исходном качестве куртизанки. И задача заключается не в том, чтобы замаскировать даму легкого поведения под еще одного мудреца (только женского рода и очаровательной внешности), а в том, чтобы оставить мудрецам научное поприще, а куртизанке – любовное. 

Мы не историки, историки не мы. Наш предмет – критика хронологии и историографии. Мы хотим создать науку о прошлом цивилизации (прошловедение) и за неимением альтернативы вынуждены критически анализировать материал, предоставленный нам историей. Медленно пробиваясь через дебри исторической литературы, мы хотим попытаться выделить в огромном континууме квази-исторического шума небольшое подмножество истинного знания о прошлом. Но мы должны делать это с максимальной осторожностью, в условиях презумпции виновности истории в преднамеренном и|или непреднамеренном искажении нашей картины прошлого, увода ее в миры фантазий и растянутой (порой аж в десяток раз) хронологии. 

Мы должны при этом проявлять искусство криминалиста, ищущего разгадки в «закрученных» ситуациях. И мы должны стараться освоить ремесло хирурга, отделяющего больную ткань от здоровой. Ели нам повезет, и мы справимся с этими трудными задачами, нам, быть может, со временем удастся отделить слой исторического знания от всех слоев исторического мусора, заслоняющих нам взгляд на наше действительное прошлое. 

Статья является разработкой доклада, прочитанного 1-го декабря 2002 г. в Москве на Третьей Международной Конференции по Проблемам Цивилизации.