Open menu

Габович-2005 - Глава5. История - куртизанка политики и идеологии

Глава 5. История - куртизанка политики и идеологии.

 

 

Когда-то еще Э. Ренан отмечал, что геройское прошлое

и слава предков играют первостепенное значение

в построении национальной идеи

 

Виктор Александрович Шнирельман о книге

Ренана «Что такое нация.»

(Qu'est-ce que la nation ?), Спб.: 1886.

 

 

 

В конце 17 века автор знаменитого в то время «Историко-критического словаря“ Пьер Бейль (1647-1707) вынес суровый приговор истории. Он не находил в ней ничего, кроме личных интересов и партийности, перемешанных с большой порцией предрассудков. В своей «Диссертации о поносительных писаниях» он писал: «Некоторые говорят, что музы проституировали себя даже рабам; особенно это относится к музе истории». Об этом рассказывает Вайнштейн на стр. 461.

В разных языках существуют разные выразительные возможности. Когда я объявил доклад на тему, соответствующую заголовку настоящей главы, в Историческом Салоне г. Карлсруэ, то мне пришлось выбирать между немецкими словами, которые могут сойти за синоним слова «куртизанка», и выражениями типа «служанка политики», «на службе у политики», «в услужении у политики», «домработница политики» и т.п.

Думал я и над вариантом «гувернантка политики», но в этом выражении содержится несколько иной – тоже достойный анализа – смысл, который помогает нам понять всю сложность симбиоза истории и политики, а также - почему история столь презрительно относится к известной в течение столетий критике многих ее основных положений. Понахватавшиеся у истории квази-культурного лоска (квази, ибо настоящая культура не должна быть бездумна и некритична) политики не дадут в обиду свою бывшую гувернантку и верную служанку, поставщицу «умных» цитат, звонких имен и занимательных анекдотов.

Я остановился тогда на немецком слове „Hure“, которое считается довольно грубым и переводится как «проститутка, продажная девка, уличная девка, потаскуха, распутница». В ненормативной русской лексике есть и еще более короткий перевод, который принято передавать – по крайней мере в его междометиейной форме - невинно звучащим словом «блин». Но не могу же я называть главу книги «История - проститутка политики» или «История - продажная девка политики». Не говоря уже об «История – блин! - бля политики». Сожрут, убьют, разнесут в щепки, объявят сумасшедшим, отдадут под суд за развращение малолетних, отравят диоксином, объявят негром. Да мало ли до чего додумаются!

 

История на службе политики

Нет уж, будем лучше говорить о куртизанке, которая хотя и продается, но не за гроши и только богатым и влиятельным. Которая хотя и связывается в нашем подсознании с выражением «Блеск и нищета», но все же больше склоняется к блеску, а нищету имеет преимущественно в области нематериальной: духовная нищета на фоне материального благополучия. Тем не менее, меня будет интересовать именно отмеченный здесь аспект продажности, на коем я в этой главе и остановился. Без дальнейшего полемического задора и журналистского пафоса посмотрим, как история состояла на службе политики, идеологии, национализма, церкви и прочих изобретений человечества, полезных отдельным любящим власть над другими людьми особам.

История никогда не была чистой наукой, а историкам крайне редко удавалось работать в тиши кабинета, не подвергаясь прессингу со стороны, оставаясь вне поля интересов различных идеологических и политических групп. Они всегда подвергались давлению и принуждению со стороны властей и чиновничества, финансовых групп и академической иерархии, общественности и толпы, средств массовой информации и системы народного образования (или, скорее, системы массового промывания юных мозгов).

Академическая среда лишь время от времени прикрывала свой идеологизированный квази-исторический стыд фиговым листком объективности и научной добропорядочности. Чаще же всего в самой академической среде делали карьеру и начинали диктовать свою волю более честным или более наивным ученым карьеристы от науки, с легкостью идущие на то, чтобы продать свою совесть тому, кто больше «платит», для кого превращение науки в послушную игрушку в руках извращенцев от политики является единственным возможным видом сотрудничества власти с наукой.

Инструментализация истории политиками в эпоху колониальных завоеваний хорошо известна. Мифы о превосходстве европейских народов над народами Азии и Африки, оголтелый евроцентризм (он же европоцентризм), едва скрываемые колониальные интересы и презрение к носителям самобытных культур гипнотизировали европейское общество и европейскую науку на протяжении нескольких столетий. Возник миф об ориентализме как более низкой по уровню общественной формации по сравнению с европейскими. Сегодня в исторической критике это слово произносится на одном дыхании с родственными ему словами «колониализм» и «империализм».

Если в Германии, долгое время не имевшей своих колоний, под ориентализмом скорее понимали филологическую и языковедческую дисциплину (науку о Востоке), то в Англии и во Франции с их обширными колониальными империями слову «ориентализм» отводилась роль своего рода исторической политологии, поставляющей политические инструменты для реализации колониальной власти в покоренных странах. На самом деле, немецкий ориентализм так же стоял на страже колониальных интересов и сыграл свою роль в формировании империалистической картины восточных цивилизаций. Даже картина ислама была в немецкой и вообще центрально-европейской исторической науке фальсифицирована, например, за счет практического исключения из рассмотрения ислама в Африке и в юго-восточной Азии. Доминировала картина османского, т.е. арабо-персидско-турецкого ислама. В статье Романа Лоймайера «Эдвард Саид и немецкоязычный ориентализм» (Журнал критического изучения Африки», 2/2001, стр. 63-85) показано, что это направление в ориенталистике стояло на службе актуальной политики стран центрально-европейского альянса (Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция) периода до и после первой мировой войны.

Эдвард Саид в своей получившей широкую известность и неоднократно переиздававшейся книге «Ориентализм» пытался показать, что в основе прагматической политизации взгляда на Восток лежит глубоко укоренившаяся в европейском сознании враждебность по отношению к исламу, в первую очередь турецкому. Эта враждебность прослеживается во всей истории западной мысли, начиная со средних веков. В основе мифа ориентализма по Саиду лежит западный миф о Западе, который несет просвещение мистическому и враждебному Востоку, руководить которым сама судьба призвала именно «паиньку» Запад. Чувство превосходства Запада над Востоком, считает Саид, продолжает и в наше время оставаться доминантой историко-политического взгляда в восточном и южном направлении. Не потому ли многие на Западе с такой легкостью сбиваются на упрощенный образ ислама как врага западной цивилизации, ставшего даже врагом №1 после распада социалистической системы.

Впрочем, в распространенном на Западе ориентализме существует и компонента восторженной мифологизации, при которой все реальные проблемы Востока отодвигаются на задний план, а на передний выдвигаются красивые картины жизни отдельных богатых вельмож и властителей с романтикой гаремов, архитектурных и природных красот, приключений и прочей масс-медия белиберды. Эта компонента не ограничилась своим воздействием на художественную литературу, где ее оправданием служили своеобразно понятые потребности читателей и покупателей книг, но и оставила свой след в исторических исследованиях.

После второй мировой войны молодая интеллектуальная элита Африки и Востока попыталась взять идеологический реванш, сформулировав свое отрицательное видение западной цивилизации под аналогичным ориентализму названием окцидентализм. Этот негативный стереотип взят на вооружение многочисленными националистическими течениями в т.н. третьем мире, но также и в таких развитых азиатских странах, как Япония. Как в свое время колониалисты выдумали некий обобщенный единый Восток, так теперь в рамках окцидентализма конструируется некий единый хищный и агрессивный Запад. При этом нивелируются различия и абсолютизируются элементы сходства.

В 1942 г. вскоре после японской атаки на американский флот на базе Пирл-Харбор и начала войны с США, группа японских философов собралась в Киото для обсуждения роли Японии в современном мире и ее отношений с западной цивилизацией. Это крайне националистическое предприятие ставило себе целью найти путь для «преодоления» западной цивилизации, что формулировалось как освобождение Востока от господства Запада. Рожденный в конце 19-го века лозунг «Покинуть Азию и присоединится к Западу» превращался в дискуссиях в свою противоположность «Освободим Восток от идущих с Запада идей». Свой вклад в дело победы в «священной войне» японские философы-националисты видели в «преодолении Запада», в победе над западной цивилизации.

Не все современные окциденталисты настроены столь воинственно. Тем не менее, научной дисциплиной окцидентализм назвать трудно, ибо это скорее машина для производства упрощенных враждебных лозунгов и политических легенд. Их возникновению и распространению способствует то обстоятельство, что на Западе немало критических авторов сами пытаются вскрыть отрицательные тенденции в развитии западных обществ. Кажущаяся порой авторам таких исследователей необходимой потребность максимального обобщения служит на руку идеологам от истории. Как окцидентализм, так и более ранний ориентализм всей своей историей развития демонстрируют, что история готова поставлять материал любым парам враждебных друг к другу или друг друга исключающим политическим течениям и идеологиям.

Критики Саида и его книги упрекают его в том, что он не учитывает участия некоторых индийских и вообще азиатских историков в разработке концепции Востока. Если сначала эти работы служили подспорьем классическому западному взгляду на Восток, то со временем они вылились в отдельные историко-идеологические системы со своими различными наборами аксиом, отрицательных мифов и догм. В результате современный ориентализм следовало бы рассматривать как набор разных «ориентализмов», частично стыкующихся с окцидентализмом.

Историки послушно поставляли политикам новые мифы и в 20 в., в эпоху развала колониальных империй и возникновения сотен новых после-колониальных государств. Так как в этих государствах к власти пришли или малообразованные марксисты, или не нуждающиеся в специальном образовании новоиспеченные националисты (часто в странах, где еще только начиналось формирование новых наций!), то историки начали поставлять им требуемые для соответствующей идеологической работы исторические мифы, ничуть не смущаясь противоречиями с мифами, которые фабриковали их коллеги в соседних странах или даже на соседней кафедре. Некоторые из этих новых исторических мифов я отмечу ниже.

Тоталитарные государства, включая Советский Союз, подвергали историков сильнейшему давлению как через послушную академическую элиту, так и через другие общественные и социальные институты. До чего довели советскую историческую «науку» хорошо демонстрирует тот факт, что летом 1998 г. выпускников советских школ освободили от экзамена по истории в конце учебного года, ибо засоренность истории советскими историческими мифами оказалась настолько очевидной, что историки были просто не в состоянии договориться между собой, а какой же набор этих мифов следует продолжать считать правильным, а от каких пора в срочном порядке отмежеваться. И, главное, какими новыми мифами их следует в авральном порядке заменить.

И даже в условиях западной «свободной» прессы и других средств массовой информации на смену отмирающим мифам идут их модернизированные версии типа «желтой угрозы», «золотого миллиарда», третьей (холодной, закончившейся распадом СССР) и четвертой (якобы идущей сейчас в форме террористической атаки на западную цивилизацию) мировых войн. И западные общества пытаются регламентировать историю, формулировать каноны, выделять запретные темы и даже укоренять некоторые запреты в уголовном кодексе. Так, например, во многих странах существуют законы разной степени строгости, запрещающие т.н. богохульство, причем ясно, что интерпретация этого понятия может быть весьма растяжимой.

Борьба с историческими еретиками идет под видом защиты правильной истории от шарлатанов, врагов общества, мало образованных людей, сторонников теории заговоров и т.п. Подняться до серьезного обсуждения критики в их адрес историки не в состоянии. Даже, если бы во всей критике исторических мифов было бы только 10% критики обоснованной, то и тогда история, коль скоро она претендует на звание науки, должна была бы серьезно рассмотреть ее, а не ограничиваться заклинаниями типа «Чур, чур, изыди, нечистая сила!». А в то, что в исторической критике явно присутствует гораздо более существенный элемент обоснованности, чем названная «десятина», демонстрирует успех книг по Новой хронологии и критике историографии в России и в первую очередь книг классиков этого направления Фоменко и Носовского. Новая хронология явно воспринимается все более широкими кругами образованных российских читателей как более убедительная модель прошлого, чем ТИ.

 

Вечный сын вечного солнца.

К сожалению, стоящее на службе политики мифотворчество историков – это не явление далекого прошлого, когда отсутствие объективной информации о прошлом или ее минимальность «вынуждали» домысливать прошедшие эпохи. В ходе этого домысливания редкие тогда историки и несколько шире представленные интересующиеся историей писатели, воодушевлялись тем, что они видели в современном им мире, и начинали по образцу империи Карла У, колониальной империи испанцев или позднее голландцев и британцев, придумывать империи и правителей, битвы и завоевания, никогда не имевшие место в действительности. Даже сегодня историки верой и правдой служат тем, кто «заказывает музыку» о прошедшем времени.

Люди старшего поколения с легкостью вспомнят мифотворчество позднего советского времени, превращавшего партийных функционеров разного уровня (например Хрущева или Брежнева) в полководцев, от «действий» которых чуть ли не зависел исход Второй Мировой войны. За примерами, которые были хорошо известны несколько более юным современникам, тоже далеко ходить не надо. Например о том, как история обслуживала волны национализма в постсоветском пространстве и вообще на развалинах «социалистического концлагеря», должны быть осведомлены многие читатели. Я приведу их ниже в достаточном количестве. А в этом разделе ограничусь только одним примером КНДР, Северной Кореи, последнего по-настоящему сталинистского режима современности.

Режим этот, доживший до 21 в., реально «славен» только тем, что не способен обеспечить население Северной Кореи продуктами питания, так что массовый голод, вызванный и полным развалом хозяйства, и природными катастрофами типа засухи и наводнений, и боязнью правящих сталинистов продовольственной помощи иностранных государств как несущей в себе заряд наглядной антикоммунистической пропаганды, стал доминирующей компонентой жизни северокорейского простого населения. По самым скромным подсчетам от голода уже в 21 в. умерли 2.000.000 жителей Северной Кореи. Такова официальная статистика демографии. В то же время международные организации, осуществляющие гуманитарную помощь, исходят из того, что число жертв массового голода составило около трех миллионов человек в течение нескольких последних лет.

Спокойствие в стране обеспечивается системой массовых концлагерей, о которых северокорейские историки, конечно, никогда не упоминают, тотальной слежкой за редчайшими иностранцами и за своими же гражданами и, в большой мере, принципом «сонгун», введенным еще отцом диктатора Ким Йонг Ила (в русской транскрипции его еще называют Ким Чениром). Принцип этот переводится как «армия прежде всего!». Ужасающая нищета населения не мешает вкладывать почти все бюджетные средства в содержание колоссальной армии, насчитывающей более миллиона военнослужащих при населении чуть более 20 млн. человек, разрабатывать атомное оружие (и грозить им другим странам) и производить ракеты и другие виды вооружения, которые стали чуть ли не единственным символом международного признания северокорейской промышленности.

Как такой режим обращается со своим же собственным прошлым? Оказывается, по еще одному мудрому принципу: «бумага все стерпит». Отец диктатора Ким Ил Сунг (Ким Ирсен), основатель кровавого сталинистского режима и первой коммунистической династии правителей, который умер в 1994 г. в возрасте 82 лет, объявлен Вечным Солнцем Кореи. Дело в том, что взятый им в 1930 г. псевдоним Ирсен переводится как «становление Солнца». Все его кровавое правление превозносится как абсолютное счастье для каждого и для всех. Его день рождения стал датой, от которой ведется счет в новом корейском календаре (эра Кима). Кстати, знают ли представители почти вымершего среди историков биологического вида хронологов о том, что им скоро придется пересчитывать все даты в таковые эры Кима. Учитывая их уровень осведомленности о реальном прошлом и о реальных проблемах хронологии, боюсь, что не знают.

Реальное правление Вечного Солнца Кореи включало и физическое уничтожение коммунистических функционеров (сначала пострадали коммунисты – выходцы из Южной Кореи, потом очередь дошла до выходцев из СССР – т.н. советской «группировки» – и до коммунистов из Китая – яньаньской «группировки»), и массовые репрессии недовольных или подозреваемых в недовольстве. С.О.Курбанов в «Курсе лекций по истории Кореи», С-Петербург, 2002 вынужден, говоря о Ким Ирсене, различать северокорейскую мифологию о диктаторе, полностью перенимавшуюся и советскими историками до 1990 г., и гораздо более скептические по отношению к «становлению Солнца» версии современных историков Южной Кореи, России и Запада. Вообще, книга эта – в посвященной истории КНДР части – читается как учебник мифотворчества, как список созданных вокруг Ким Ирсена легенд и чистого вранья.

А новый диктатор уже объявлен вечным сыном покойного вечного солнца. В оборот пущена легенда о рождении Ким Йонг Ила (Ким Ченира) на священной горе Паэкду, в горной хижине (на самом деле в 1942 г. Ким Ирсен находился в Советском Союзе и был офицером особой 88-й отдельной стрелковой бригады Красной Армии, а его русская жена вряд ли согласилась бы нелегально перебираться через границу и карабкаться в последние дни беременности на священную корейскую вершину, чтобы рожать своего первенца в горной хижине). Сама природа, согласно новым коммунистическим мифам, восприняла это рождение как счастливое событие и прореагировала двойной радугой над хижиной днем и падающими звездами ночью.

 

Советские историки: западные коллеги на службе у идеологии

Прекрасными объектами для историко-аналитических исследований служат всемирные истории. Советская «Всемирная история» сама называет некоторые из них, например, таковые 19 века, написанные известными немецкими историками Шлоссером и Вебером, англичанином Боклем и американцем Дреппером. Далее она приводит целый список коллективных исторических энциклопедий конца 19 и начала 20 вв.:

1. Изданная В. Онкеном «Всеобщая история в монографиях»

2. Всеобщая история под редакцией Э. Лависса и А. Рамбо (русский перевод в 16 т.):

a. Всеобщая история с 1У столетия до нашего времени, 8 т., 1897-1903

b. История Х1Х века, 8 т., 1938-1939

3. Всемирная история в 3 т., изданная И. Пфлугк-Гартунгом, 1910-1911

4. Народы и цивилизация под ред. Л. Альфана и Ф. Саньяка

5. Народы и цивилизация под ред. Г. Глотца

6. Всемирная история под ред. В. Гётца

  1. Кембриджская история, состоящая из самостоятельных серий, посвященной древней, средневековой и новейшей истории в отдельности

Названы также некоторые всемирные истории, выходившие в середине 20 в.

8. Десятитомная «Всемирная история», изданная в Швейцарии

  1. Всеобщая история цивилизаций

Приведенная советскими авторами идеологическая критика этих энциклопедий представляет для нас лишь ограниченный интерес. Ведь сами они были «солдатами» идеологического фронта, так что ругать западных коллег им полагалось в рамках защиты собственного права выкручивать руки представлениям о прошлом в пользу советской идеологии. Тем не менее, приведу следующую цитату из предисловия названной выше советской «Всемирной истории»:

«Среди многих «Всемирных историй», появившихся в последние годы на книжных рынках США и Западной Европы, есть и такие, которые стоят за гранью науки, представляя собой едва прикрытую, а подчас откровенно грубую фальсификацию фактов в угоду наиболее реакционным кругам и во вред жизненным интересам народов.»

Итак, сами историки (пусть отягощенные традицией недавней сталинской эпохи) говорят об «откровенно грубой фальсификации фактов в угоду» политике и идеологии. И не так уж и важно, что на самом деле именно советские историки более всего грешили в этом плане. Важен сам факт нечистоты «исторической науки», ее готовности идти на поводу у идеологических концепций и требований политической стратегии или тактики. Осуждая такие тенденции в западных мировых историях, советские коллеги этих западных историков, конечно, пытались скрыть еще более очевидную политическую и идеологическую зависимость собственной модели прошлого.

Зато каждая из этих энциклопедий, как впрочем и более ранние труды такого рода, советскими авторами не названные, а также энциклопедии, появившиеся после 1955 г., представляют для исторической аналитики интерес, как разные модели прошлого, созданные в рамках традиционной истории. Нас интересует, хорошо ли функционируют эти «большие холодильники», можно ли - и в какой именно мере - ими пользоваться, не превращаются ли они время от времени в морозильники или – того хуже – в нагревательные приборы.

Я посвящу анализу одной из старых всемирных историй - «Всемирной хронике» Шеделя - отдельную главу во второй части книги. Для большего, к сожалению, в этой книге места не нашлось. Поэтому остается только сформулировать здесь общую историко-аналитическую задачу сравнительного анализа всемирных историй на предмет их службы определенным политическим и идеологическим задачам и темам. Зависимость истории от религиозной, национальной или политической идеологии отмечается на всем протяжении существования историографии.

Отметим для начала пример с одной из первых немецких всемирных историй, в которой автор, как фанатичный патриот, пытался все «хорошее» приписать немецкой нации (в те отдаленные времена еще не существовавшей де факто, представленной только в форме соответствующей идеи), а все плохое – иным. Речь идет о пасторе из Эльзаса Якове Вимфелинге (якобы 1450-1528) и его изданной вроде бы в 1505 г. истории. Так как, в результате, его изложение концентрируется в основном вокруг немецкой истории, его книгу авторы 12-томной «Немецкой истории» (1981-82) под редакцией Хайнриха Плетихи приводят в качестве первого примера общенемецкой истории.

Но вернемся к разбираемому введению к советской «Всемирной истории»:

Наличие в науке различных точек зрения по отдельным еще спорным вопросам в наиболее важных случаях специально оговаривается в тексте (стр. ХХ11, посл. абзац)

А почему только в наиболее важных случаях? Т.е., в виде исключения? А не должно ли это быть правилом в истории? Не совершают ли историки подлог, не обманывают ли они читательскую аудиторию каждый раз, когда скрывают от оной наличие различных точек зрения по отдельным еще спорным вопросам? Мы не дети, которых нужно гладить по головке и успокаивать: тебе, глупенькому, еще рано знать всю сложную правду о несовершенстве наших моделей прошлого! Мы не начнем страдать бессонницей и попадать толпами в психушки из-за того, что историки не в состоянии однозначно в своих моделях «реконструировать» прошлое.

Если историки будут чаще искренне признаваться в своем бессилии преодолеть многовариантность истории, то мы не будем утверждать, что они страдают шизофренией. Но когда они не решаются признать реальную ситуацию с моделированием прошлого, то невольно вспоминается утверждение психиатров о том, что психически больные люди не в состоянии признать себя нездоровыми!

А что говорит рассматриваемая всемирная история о зарождении моделирования прошлого? Помнит ли она популярную байку о зарождении истории на Ближнем Востоке в незапамятные времена?

Начало изучению древней истории человечества было положено еще в эпоху Возрождения, на заре капиталистического развития Европы. Передовые мыслители того времени, борясь с мертвой схоластикой и религиозной идеологией средневековья, противопоставляли им культурное наследие античности, забытое и искаженное в средние века. Появился живой интерес к памятникам древности: разыскивались рукописи древних авторов, заступ археолога стал добывать из-под земли древние статуи, откапывать остатки зданий, памятники различных видов искусства (стр. 3, т.1)

Вот как! В эпоху Возрождения! А вовсе не в благородную античную эпоху было положено начало изучению древней истории человечества. Другими словами, все «древнегреческие» историки, именами и биографиями которых забиты энциклопедические статьи, еще и не начинали изучения древней истории человечества. И «отец истории» Геродот и все прочие т.н. «древнеримские» историки занимались черт те знает чем, но только не изучением древней истории человечества. Может быть, они изучали историю средневековья или Французской Революции в классе прогнозирования будущего? Не знаю, но могу зато констатировать, что читать советские всемирные истории крайне полезно. Ну, прямо-таки пособия по исторической аналитике!

Ведь один из ее постулатов как раз и сводится к утверждению о том, что историю начали выдумывать именно в эпоху Возрождения! И не «разыскивались рукописи древних авторов», ибо ничего написанного через 1000 с лишним лет все равно никто бы найти не смог, а выдумывались, придумывались, сочинялись, писались, выводились трудолюбиво пером на пергаменте и бумаге.

Как можно было искажать в средние века забытое «культурное наследие античности»? И как можно было противопоставлять забытое чему-либо? Если я что-то забыл, то я это забыл, перестал помнить и никак уже не могу искажать, а потом вдруг – по прошествии дополнительного времени на забывание - еще и противопоставлять. Не искажалось в средние века культурное наследие не существовавшей в незапамятные времена античности, а реализовалась в эпоху Возрождения шизофреническая идея раздвоения собственной культуры на две: современную и древнюю, якобы античную, якобы подзабытую, якобы нуждающуюся в восстановлении.

Что до заступа археолога, то как-то не очень ясно, кому и зачем нужно было закапывать в землю античные статуи в «античность» и в средние века». Хорошо, Микеланджело делал это по указанию своего заказчика Медичи, а другие-то зачем их закапывали? И, главное, когда? Скорее всего потребность в этом своеобразном действии появилась только после того, как в Греции восторжествовал ислам и началась борьба с человеческими изображениями, реальное арианско-мусульманское – а не выдуманное раннее христианское - иконоборчество.

А это произошло не сразу после завоевания (около 1430-70 гг. по ТИ) Греции «турками», а много позже, когда ислам стал в Османской империи государственной религией (после 1603 г.). Но тогда не были ли сами «античные» статуи изготовлены в 15-м и 16-м веках или частично чуть раньше? Вряд ли они простояли бы на своих пьедесталах одну или даже две тысячи лет в ожидании закапывания местными христианами или язычниками!

Вот у меня на столе лежит книга средней толщины, посвященная изготовлению античных статуй в … 16-м, 17-м, 18-м, 19-м и – правильно, угадали – 20-м веках. И если о фабрикации оных в 21-м веке не рассказано, то только по одной причине: книга была издана задолго до наступления текущего века. Но, поверьте мне, читатель, античные скульптуры продолжают оставаться любимым родом продукции и скульпторов 21-го века. Всегда, когда есть спрос на что-то, возникает и потребность удовлетворения этого спроса. И никакой заступ археолога тут не нужен: у нас всегда было достаточно талантливых скульпторов, которым нужно заработать. И жадных до заработков владельцев художественных галерей, которые и урывают львиную долю того, что платит коллекционер за «настоящую античную скульптуру» недавнего изготовления.

В книге Эберхарда Пауля «Фальшивая богиня», на которую я только что сослался, 73 иллюстрации: скульптуры, мозаики, картины (например, настенная живопись или живопись на вазах), другие различные артефакты. Все они входили в состав известных коллекций, были музейными экспонатами или находились в собственности богатых людей. Здесь и этрусское искусство, и греческое (естественно, древнегреческое), и римское. И все они – археологические фальшивки. Изготовленные в полном соответствии с моделью прошлого, представленной ТИ.

Семью десятками и многочисленными другими, названными в книге, но не представленными на изображениях фальшивками ни коим образом не ограничивается все изобилие археологических фальшивок. В книге Адольфа Риита «Подделанная предыстория» (1967) одно только перечисление глав показывает размах изготовления археологических подделок. Я ограничусь здесь выборкой из оглавления, охватывающей около половины всей книги:

· Палеонтологические фальшивки

· Фальшивые «находки» из жизни древнего человека

· Фальшивые артефакты раннего каменного века

· Фальсифицированный поздний каменный век

· Фальшивая керамика

· Фальсификация находок в Глозеле

· Фальшивые изделия из бронзы

· Фальшивая древняя утварь

· Фальшивые украшения

· Подделка под римские древности

· Подделка средневековых артефактов

  • Фальшивые рунические надписи

Заголовки остальных глав, тоже повествующих о фальшивках, в том числе и о подделке старинных рукописей (тема моей следующей главы), нуждаются в разъяснении и потому здесь не приводятся. Ограничусь я пока и упоминанием об этих двух книгах, хотя список таковых, посвященных разоблачению разных подделок, в том числе, например, и изготовленному по заказу Шлимана «сокровищу царя Приама», можно продолжать и продолжать.

Вернемся лучше к ругани советских историков по адресу менее обремененных идеологией, но вовсе не свободных от идеологических задач, западных коллег:

… крупнейшим пороком буржуазной историографии являлся присущий ей европоцентризм, при котором история древнего мира сводилась преимущественно к «классической древности». История Греции и Рима рассматривалась при этом как некий эталон, а в истории других стран отмечались лишь отклонения или приближения к этому эталону. Если буржуазные ученые и обращались к памятникам истории древнего Китая, Индии и других стран Востока, то они изучали их преимущественно с филологической точки зрения, вне связи со всем процессом всемирной истории, проходя по сути дела мимо того неоценимого вклада, который внесли народы Востока в сокровищницу общечеловеческой цивилизации. (т. 2, стр. 14-15)

Что правда – то правда: европоцентризмом ТИ страдала и в западных странах продолжает страдать, хотя на смену ему сегодня идут самые разнообразные центризмы: от афроцентризма и описанного выше окцидентализма как особой формы восточного центризма, до концентрации на истории отдельных наций, как бы малы и малозначительны в общем мировом историческом процессе они ни были бы. Но и советский подход к истории иначе как советоцентристским назвать трудно. И хотя любой региональный центризм свидетельствует по крайней мере о недостаточно широком взгляде на прошлое, а чаще всего отражает одну из идеологических установок, советский центризм шел много дальше обычно широко используемых идеологами от истории умолчаний. Он был в еще большей мере основан на лжи во имя политической цели, чем это могли себе позволить западные историки в 20-м веке.

Что до Азии, то и советская версия азиатской истории столь же искусственна, мало обоснована и просто лжива, как и западная. Обе они построены на выдуманной в колониальную эпоху истории стран Азии. Выдуманную по разным схемам в разных случаях, но всегда придуманную на основе уже устоявшегося неверного исторического и хронологического мышления в рамках ТИ. Ввиду обширности этой темы, я хочу посвятить истории Азии, включая таковую Месопотамии и вообще Ближнего Востока, Китая, Индии и других азиатских стран, отдельную книгу.

В средние века история обслуживала потребности городов-государств, монастырей, развивающейся прослойки феодалов разного уровня, становящейся на ноги церкви. Потом пришла очередь обслуживать католическую иерархию, евангелическую и т.п. церкви и крепнущий абсолютизм. В 19 в. история верно служила европейскому национализму, а в 20-м – тоталитаризму и национализмам малых или колониальных народов, бросившихся наверстывать упущенное.

В следующей главе я рассмотрю именно последний аспект: обслуживание историками национальных движений и националистических политиков в разных частях мира. Не претендуя на полноту обзора, постараюсь на трех примерах (бывший «социалистический лагерь», Ближний Восток и Африка) показать, как историки продавались националистам всех мастей в самых разных странах и частях света. Но сначала обращусь к еще одной теме, тесно связанной с работой историков на идеологию.

 

Многовариантность истории как следствие продажности историков

В историческую аналитику термин «многовариантность» внес математик Александр Гуц, профессор Омского университета, заведующий одной из математических кафедр. Его исследовательская работа связана с современнейшими физическими теориями времени, согласно которым действительное пространство-время многовариантно и каждый раз, когда в нем нечто случается, происходит раздвоение этого пространства-времени на новые его варианты, т.е. возникновение новых пространственно-временных реальностей.

Соответственно этим физическим представлениям «вселенная имеет много ответвлений, лишь одно из которых дано познать какому-либо определенному наблюдателю, и при этом все прочие ответвления в равной степени «реальны»» [Гуц2, стр. 32]. Таким образом, сама реальность многообразна, так что и история, которая описывает прошлые состояния пространства-времени, невольно становится многовариантной. Впрочем, эти сверхмодерные физические представления пока еще не играют почти никакой практической роли в воззрениях человечества на свое прошлое. Поэтому я предпочитаю искать объяснение многовариантности истории на пути рассмотрения характерных особенностей процесса моделирования прошлого, применение которого к нашему прошлому и составляет единственную известную нам суть исторического исследования.

История – это модель прошлого и моделей таких много, чтобы не сказать неисчислимо много. Каждый раз, когда историк начинает описывать прошлое, он создает новую модель прошлого (за исключение разве только случая абсолютного отсутствия творческого элемента у историков, просто списывающих с работ предшественников; впрочем и такую подмодель или компилятивную модель можно считать новой, хотя и не слишком творческой, моделью прошлого). При этом историк сам, в соответствии с исторической традицией или реже как новатор, определяет набор элементов моделируемого прошлого: задает географические и хронологические рамки своей модели, а также палитру исторических образов, процессов, явлений, из которых будет конструироваться его модель.

Это напоминает процесс выделения образов в науке, известной как распознавание образов. Ученый ихтиолог, задавая разные критерии, может локализовать в популяции сельди или салаки Балтийского моря, например, три локальные популяции, если определит критерий близости более строго, или семь таких подпопуляций при иных критериях близости. Так и историк сам очерчивает свои исторические образы, из которых он будет строить свою модель прошлого.

В трактовке близких образов могут быть существенные различия. Так советский историк середины 20-го в. говорил о Великой Отечественной Войне, в то время как его западный коллега описывал Вторую Мировую Войну. В СССР не было принято артикулировать захват части Финляндии, всей Прибалтики, восточных областей Румынии и Чехословакии как действия в ходе Второй Мировой Войны, А уж аннексию Тувы и попытку присоединения иранского Южного Азербайджана предпочитали вообще не упоминать. Самый честный и объективный историк объективен лишь в пределах, заданных политикой и идеологией.

Из субъективного характера моделирования прошлого вытекает и субъективность истории, и ее многовариантность. Даже для наиболее объективных – как им кажется - модельеров прошлого, даже для самых честных историков взгляд на прошлое возможен только через призму его личной модели мира, сформировавшейся под воздействием представлений его современников и одного-двух предыдущих поколений. Мы всегда смотрим на прошлое с сегодняшней позиции.

Впрочем, многовариантность истории не отрицается и исследователями, работающими в рамках традиционных представлений о прошлом. Особенно, если речь идет не о самих историках, а, так сказать, о метаисториках (теоретиках или историках историографии), изучающих методологию работы историков. Уже упомянутый выше (см. эпиграф) Шнирельман говорит в своей книге «Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье. (Москва, 2003) об альтернативных версиях историков, часто в корне исключающих модели прошлого их коллег.

Говоря о советских историках, он подчеркивает, что те из них, которые считали себя национальными историками, считали своим долгом «создавать версии истории, способствовавшие повышению престижа их республик или этнических групп.» (стр. 17). И далее там же: «Я хорошо понимаю, что изучение соперничающих версий истории является трудным и ответственным занятием.» Соперничающие версии истории! Что это, как не многовариантность?! Многовариантность на службе у национализма коренных наций союзных республик и иных этнических образований?

Большинство вариантов является следствием фальсификации истории. Имея две противоречащих друг другу, взаимоисключающих версии истории, можно с большой степенью достоверности утверждать, что на вопрос «Какая из версий правильна» нужно давать стандартный ответ: обе версии … неверны. Именно выдумывание истории и приводит в первую очередь к ее многовариантности.

Из-за зависимости моделей прошлого от современных воззрений ее автора-историка, современная версия истории как современная модель прошлого отличается от таковых более ранних поколений и способствует увеличению многовариантности истории. Современная версия истории всегда начинается сегодня и все попытки историков скрыть это и идти в моделировании прошлого от седой древности к более близким нам временам, выливаются в искажение прошлого, в замалчивание фактора незнания, ограниченности наших знаний о прошлом, нашей беспомощности в попытках смоделировать далеко по времени отстоящее от нас прошлое.

На фоне необозримой многовариантности ТИ, ее терпимого отношения к существованию противоположных друг другу пар моделей прошлого у соседних и конкурирующих за территорию или право считаться коренной нацией народов, к взаимоисключающим версиям прошлого, абсолютная нетерпимость ТИ по отношению к исторической аналитике становится особенно предательским обстоятельством, вскрывающим религиозно-догматический характер традиционной модели прошлого. Историческая аналитика вызывает у историков чувство смертельной опасности, тревоги высшей категории, ощущение надвигающегося конца света.

А отношение к националистическим выдумкам – более отрешенное, менее напряженное. Порите какую хотите чушь, но только не трогайте наших основных историко-хронологических мифов, и вам обеспечено спокойное существование. Ну, пожурят вас там немного за слишком уж явное передергивание фактов, за слишком фантастическую их интерпретацию, но будут воспринимать любые националистические идиотизмы как имеющую право на существование академическую дискуссию, как реализацию права на свободу мнений, как привычную деятельность по обслуживанию идеологии и политики. А в конечном счете и просто деньгодателей.

Но стоит только усомниться в реальном существовании выдуманной античности или в верности взятой в свое время с потолка хронологии, и все – каюк! Выжившие с ума шарлатаны! Никакая это уже не многовариантность, а подрыв основы основ, зловредная деятельность, желание обмануть наивную общественность, нажиться на гонорарах, уничтожить нашу культуру – всего и не упомнишь. А на самом деле вся историческая аналитика пытается путем отсекания явно неправдоподобных разделов традиционной модели прошлого, создать вариант истории, в большей мере, чем ТИ, отражающий реальное прошлое человечества, и тем самым вывести историю из исторического тупика, куда она неумело сманеврировала в тумане идеологических установок и социального заказа.

Так и российская новая хронология, в которой элемент реконструкции ярче выражен чем в западной исторической аналитике, занята созданием нового варианта истории, который тоже должен увеличить долю проверяемого и надежного в нашей модели прошлого. Можно критиковать эти новые варианты, можно принять участие в уточнении этих новых вариантов, МОЖНО ОБСУЖДАТЬ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ НОВЫЕ ПОСТАНОВКИ ВОПРОСОВ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ЗАДАЧИ, следующие из этих новых парадигм, но нужно понимать обоснованность права на поиск у новохронологических авторов, как и вообще у исследователей, работающих в рамках исторической аналитики.

 

Чему историки детей наших учат

Французский историк и социолог Марк Ферро, специалист по истории России, провел сравнение школьных учебников истории, изданные в 20-м веке. Его ставшая знаменитой книга "Как рассказывают историю детям в разных странах мира" была впервые издана в Париже в 1981 году и вскоре переведена на многие языки, в том числе и на русский (см [Ферро]). Книга эта читается как пособие по многовариантности истории, но в то же время и показывает, что в разных странах историки холят и пропагандируют разные исторические мифы. Стоящие за выбором материала для изложения в школах идеологические парадигмы чаще всего проявляются в выпячивании одних исторических аспектов и в замалчивании других.

Правда, Марк Ферро отметил, что к концу 20-го столетия "национал-патриотический" пафос по крайней мере у некоторых европейских народов начал сменяться менее эмоциональным подходом с упором на наднациональные человеческие ценности. Я вижу в этом следствие политического развития в Европе после второй мировой войны. В английских школьных учебниках сожжение Жанны Д' Арк, "самой храброй женщины всех времен", представлено сегодня как позорная историческая ошибка. Не без ехидства англичане пишут о том, что Жанну первоначально подвергли жестокой порке на ее французской родине, а французские учебники истории об этом и по сей день стыдливо умалчивают. "Со стыдом вспоминают сегодня англичане своих предков", - написано в английском школьном учебнике, что опять же демонстрирует многовариантность истории: старые версии заменяются новыми с позиции современной морали, о которой в описываемом прошлом не было еще ни слуху, ни духу. В придуманное историками средневековье ничего постыдного в поджаривании на костре политических противников или инакомыслящих никто не усматривал!

В [Ферро] автор рассказывает о разных взглядах на прошлое и роль соответствующих стран в мировой культуре, принятых в Китае, Японии, Индии, мусульманских странах (в персидском, турецком и арабском вариантах), Африке (в двух противоречащих друг другу главных вариантах: белых колонизаторов и новых независимых государств, освободившихся от колониального статуса), Австралии, Европе, США, России, Польше. Ферро показывает, что эти взгляды часто столь разительно непохожи, что может показаться, будто эти разные страны и регионы расположены на разных планетах. Тем не менее, конечно, для традиционных историков в каждой из названных стран или стран перечисленных регионов ТИ в принципе верна и в никакой исторической аналитике не нуждается

Как говорилось в старом анекдоте, на вопрос к Армянскому радио «Правда ли, что Исаак Карапетян выиграл в лотерее автомобиль?» был дан следующий ответ: «В принципе правильно, но не Исаак Карапетян, а Лейла Петросян, и не автомобиль, а велосипед, и не выиграла, а у нее украли…»

Ферро подробно разбирает хорошо им исследованную советскую фальсификацию истории. В новом, переработанном издании своей книги он отмечает, что крушение советской системы резко изменило содержание учебников истории в разных странах бывшего Советского Союза и в бывших «социалистических» странах Восточной Европы. И везде здесь исторические мифы играют роль катализаторов националистических настроений. Я рассмотрю ниже, как этот тезис видят другие современные исследователи.

В Индии, в которой традиционно вообще не существовало никакой истории (литература – да, философия – да, мифология – да, религия – да, но не история и не хронология!), последняя лишена сегодня реального знания о прошлом, она мифична в своей основе, ибо основана не на исторических источниках, а на литературно-мифологических произведениях и выдумках последнего века-двух. Об отсутствии в Индии исторической традиции я планирую рассказать подробнее в книге об истории Азии. Пока же могу порекомендовать читателю, для которого отсутствие исторической традиции в Индии является откровением (не мудрено: ТИ в состоянии внушить каждому, что и на Марсе с незапамятных времен существовали и историки , и хронологи) на замечательную главу «Египет, Индия» в книге А.Т.Фоменко «Методы математического анализа исторических текстов. Приложения к хронологии» Наука, Москва, 1996, стр. 281-282) и посвященные Индии разделы книг Носовского и Фоменко.

История арабов возведена в ранг божественной истины и играет огромную идеологическую роль в современных арабских странах, хотя еще лет сто тому назад она прозябала в тени теологии. В Иране пытаются представить древнюю Персию центром всей человеческой цивилизации. "Крошечная Армения, вся история которой полна национальных неудач и трагедий, поражений и прозябания в нищете и отсталости», тем интенсивнее возвеличивает свою историю, «придает ей светлый образ мученичества".

Как быстро великодержавные настроения подминают под себя не только исторические модели, но и общечеловеческие лозунги, показывает пример узурпации Наполеоном идеалов Великой Французской революции. Как отмечает Нольте в предисловии к книге «Нациестроительство восточнее Буга», из «равенства, свободы и братства» в следующее историческое мгновение возник лозунг «великой нации» от Атлантики на западе до Адриатики и Эльбы на востоке. Аналогично этому из - во многом фальшивых, ибо реально в них не очень то и верила сама советская пропаганда – лозунгов типа «социализм» и «интернационализм», долго определявших и историческое видение в «странах социализма», быстро возникли националистические лозунги и этноцентристские модели прошлого.

Хотя придумывание национальных версий истории и воспринимается многими как необходимый шаг на пути к созданию нации (парадоксально, но многие националистические течения стоят в лучшем случае перед задачей нациестроительства, а не защиты собственной нации от других), сама эта задача в большинстве случаев представляется устаревшей и невыполнимой. Восходящая к 19-му веку идея нации вступила в наше время в противоречие с реальной динамикой мирового разделения труда, глобализации, добровольных экономических союзов и все нарастающей мобильности. Пока националисты пытаются захватывать власть во имя торжества собственной нации, нация эта – еще не оформившись – расползается по свету, а ее многочисленные аспиранты спокойненько интегрируются в другие национальные, наднациональные или квази-национальные образования. Но политиков это не волнует: эмигранты даже полезны как финансирующая и морально поддерживающая националистических политиков диаспора. Полаивающие на историческую аналитику и честно исполняющие свою роль прилипалы, помахивающие хвостиком перед политикой историки получают свою сочную косточку академических почестей, а их хозяева – посты в новых «национальных» парламентах и правительствах.

Впрочем задолго до возникновения первых наций: французской и английской, голландской и португальской, испанской и польской, в сознании европейцев возобладали начальные разделительные исторические мифы. Миф о цивилизованной античности и варварском Севере Европы, а вскоре еще и миф и западной и восточных цивилизациях внутри Европы. Вернее о цивилизации на западе Европы и об отсутствии таковой на ее востоке. Возникновению и развитию мифа о Восточной Европе посвящена книга американского историка Ларри Вульфа «Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения.» (НЛО, Москва, 2003).

В середине 20-го века в сознании европейцев с легкой руки Черчилля возник миф о железном занавесе, почти полвека доминировавший в общеевропейском сознании и позволявший стричь под одну гребенку всех, волей судеб попавших за оный, не теряя время на копание в деталях, на тонкости и различия. В свое время я сравнивал миф о железном занавесе с таковым о Великой Китайской Стене и позволил себе футурологическое предсказание о том, что в будущем этот миф будет воплощен материально, когда правительство вновь воссозданной на месте «лагеря социализма» новой мощной империи прикажет обнести свою территорию высокой стеной из титановой стали. О мифе Великой Стены я расскажу в книге по истории Азии, а про свое футурологическое предсказание хотелось бы высказать пожелание, чтобы оно не сбылось: очень уж не хочется, чтобы будущие поколения снова разделяли бы разные стены, великие и железные.

С падением «железного занавеса» началось или интенсифицировалось мелкомасштабное историческое мифотворчество в каждом отдельно взятом «национальном дворе». О том, как придумывались и развивались национальные истории в Советском Союзе и в возникших на его развалинах государствах рассказывается в сборнике «Национальные истории в советском и постсоветских государствах», изданном под редакцией К. Аймермахера и К. и Г. Бордюгова (АИРО-ХХ, Москва, 1999).

В статье Сергея Константинова и Александра Ушакова «Восприятие истории народов СССР» этого сборника речь идет об идеологии, основанной «на новом прочтении прежней истории» и служащей основанием для взаимной враждебности, которая, в своем корне, является враждебностью к советскому прошлому и к имперскому наследию. В качестве примеров «исторических представлений о позитивных моментах многовекового проживания в едином государстве», которые якобы выдержали испытание временем, авторы называют

· четыре бывшие союзные республики: Украину, Беларусь, Армению и Киргизию

· одну автономную республику: Абхазию, и

· один регион, не обладавший в советское время статусом автономного: Приднестровье

Даже отвлекаясь от того, что с оценкой авторов относительно Украины и Киргизии можно согласиться лишь частично, так и хочется воскликнуть: маловато! Практически на всей территории бывшего Советского Союза после его развала «новое прочтение прежней истории», понимаемой здесь как прошлое, привело к созданию новых моделей прошлого, радикально отличающихся от признанных официальными еще в конце 80-х годов 20-го века.

Оценка прошлого на протяжении двух последних столетий во враждующих друг с другом Армении и Азербайджане определяется простой формулой из арсенала сиюминутной политики «друг-враг».

В Казахстане новая модель прошлого носит ярко выраженный этноцентристский характер: «не учитывается, что некоторые крупные субэтнические общины Казахстана – алтайские старообрядцы, уральские и сибирские казаки, семиреченские уйгуры и дунгане, немецкие» переселенцы - имеют «сложившиеся за последние два-три века свои локальные истории». И это в стране, где и после сильной спровоцированной всплеском локального национализма волны эмиграции людей, не относящихся к титульной нации, и сегодня «коренное» казахское население не составляет и 55% общей численности населения. «Казахская модель прошлого» куется – согласно авторам – на основе прагматических политических представлений президента Назарбаева, которому при этом ничуть не мешает «отсутствие серьезного анализа исторических фактов». Это сближает ее методологически с советской версией казахской истории, в которой великий русский народ освобождает эксплуатируемых ханами казахских тружеников и одаривает их великой культурой (под воздействием которой казахи почти забыли свой язык, а память народа уничтожалась разными способами, в том числе и путем смены алфавита).

Говоря о ставших вновь независимыми бывших прибалтийских республиках СССР, авторы подчеркивают, что отличия в трактовке прошлого в Эстонии, Латвии и Литве от таковой в советской историографии и частично и в современной российской касаются как 20-го века, так и более ранних периодов прошлого вплоть до начала 13-го века. В 20-м веке различия в трактовке не ограничиваются спором о том, были ли события 40-го года оккупацией и аннексией или «принудительно-добровольным присоединением». Как и в случае участия жителей прибалтийских стран во второй мировой войне на стороне сталинского Советского Союза и гитлеровской Германии, так и при трактовке массовых депортаций в Сибирь, принудительной коллективизации и политики русской колонизации речь идет не столько о самих этих фактах, сколько об их оценке. А последняя сильно зависит от политического климата и идеологического настроя.

Впрочем весь тон этого раздела статьи далек от академической отвлеченности и пронизан неприязнью к современным политическим элитам этих стран. При чтении статьи может сложиться представление о том, что эти три страны смогли в кратчайший срок удовлетворить строгим требованиям к законодательству, организации общества и экономики, к правам человека и другим либеральным ценностям, предъявляемым к будущим членам Европейского Союза, только за счет того, что носили на руках горстку бывших эсесовцев.

Во второй части книги, посвященной новым моделям прошлого в новых независимых государствах на развалинах СССР, рассматриваются новые модели прошлого, создаваемые в Армении и Грузии, в Грузии и Таджикистане, в Молдове и Приднестровье, в Беларуси и на Украине. В случае Армении авторы посвященной армянской историографии статьи Александр Искандерян и Бабкен Арутюнян говорят о «карабахизации» армянской национальной истории, о местной историографии на службе этнополитического конфликта, о смещении акцентов в исторических исследованиях, в общем, о том, как здесь история прислуживает политике. Впрочем и о советской версии армянской истории они ничего хорошего написать не в состоянии. Она характеризовалась системой запрета на определенные исторические сюжеты и малоубедительных негативных штампов типа «дашнаки – национал-предатели».

 

Кто уничтожает культуру: проститутка ТИ или мифическая фольк-хистори?

Другая бывшая советская республика, оказавшаяся после распада СССР в состоянии ожесточенной внутренней конфронтации (гражданской войны 1992-96 гг.) – это Таджикистан. Конфронтации, бывшей следствием ломки в советский период традиций и устоев в некогда исламской стране с богатой иранско-таджикской культурной традицией. Здесь переход в 1929 г. от арабского алфавита к латинскому, а в 1940 г. к кириллице, сопровождался запретом книг на «арабице», их изъятием и уничтожением. Рустам Шукуров в статье «Таджикистан: муки воспоминания» пишет, что история таджиков и Таджикистана создавались в советское время заново «как модификация русской научной школы», на фоне советизации и русификации. Последняя привела к тому, что таджикский язык был загнан в две резервации: бытовой язык и гуманитарная наука (тоже сильно советизированная). Таджики из «книжного» народа с такими городскими и культурными центрами как Бухара и Самарканд превратились в сельский народ без литературы и даже без письменности. Большевики передали обе культурные столицы таджиков Узбекистану, заселили их узбеками и уничтожили физически интеллектуальную элиту таджиков: за одно владение арабской грамотой людей гноили в концлагерях.

Начавшийся после 1989 г. возврат к арабице, к истокам местной и вообще ираноязычной культуры, означал и резкий отход от советских моделей прошлого, новое открытие мусульманской компоненты культуры и раскол общества, приведший к гражданской войне. Произошел также всплеск интереса к зороастрийскому прошлому и к иранскому арийству, к родственным группам населения Афганистана и Ирана. Отличительную черту современного таджикского исторического самоощущения автор видит в максимальной опоре новых моделей прошлого на академические представления востоковедов. Если у большинства других народов бывшего СССР активное историческое мифотворчество не гнушается самобытной и нетрадиционной интерпретацией фактов из арсенала ТИ, селекцией одних и замалчиванием других аспектов традиционного моделирования прошлого, то в Таджикистане происходит восстановление максимально традиционной исторической картины, освобождаемой от идеологических наслоений последнего века. При всей моей симпатии к такому подходу, не могу не усомниться в том, что на этом пути удастся избежать догматизации и искусственности, присущей всей ТИ. На смену политико-идеологическим химерам могут прийти таковые религиозные и культурно-исторические.

Третья часть книги посвящена метаморфозам исторического самоощущения на территории Российской Федерации в послесоветское время. Много внимания уделено народам Северного Кавказа и Поволжья с Уралом, но не обойдены вниманием и «русская идея», и русская национальная история. Не останавливаясь на этой обширной тематике, отмечу только, что в третьей статье этой части книги затрагивается и тематика новой хронологии, которая представлена здесь как непрофессиональная, ориентированная на сенсацию, на занимательность сюжета «фольк-хистори», т.е. как история для народа, для широкой аудитории. Термин сей был введен в обиход в 1998 г. и воспринимается авторами Еленой Зубковой и Александром Куприяновым как удачная клетка для размещения в ней того хищного зверя, которого они называют «ревизионистским направлением в исторической литературе».

Это еще одно проявление становящегося все популярнее в ТИ обругивания новой хронологии является пропагандистским приемом, позволяющим избежать содержательной конфронтации с серьезной критикой историографии и хронологии (чего с ними спорить, у них же нет диплома историка в портфеле! И, вообще, они фольк-историки). Однако ругань именно такого фасона крайне мало эффективна, ибо она игнорирует многие обстоятельства, сегодня хорошо известные так презираемому традиционалистами «фольку»:

· Писать для народа не только не зазорно, но очень даже почетно, и должно было бы стать одной из основных задач историков

· Тот факт, что авторы «ревизионистского направления в исторической литературе» вынуждены обращаться напрямую к широкой аудитории заставляет их быть более строгими по отношению к логике и доказательности, чем это принято в основанной на вере в «научные авторитеты» ТИ

· Именно презрение традиционных историков к читателям, не относящимся к идеологически обработанной догматическим «историческим образованием» части населения, и является одной из причин кризиса современной «исторической науки»

· «ревизионистское направление в исторической литературе» возникло не после развала СССР, а задолго до оного

· это направление не является сугубо российским явлением, а имеет широкую международную базу

  • в течение столетий «ревизионистское направление в исторической литературе» было частью академической науки, замалчиваемой официальной историографией.

Впрочем, Зубкова и Куприянов не столь примитивны, как подавляющее большинство не знающих и не понимающих новую хронологию историков. Они не считают удачной господствующую в ТИ позицию полного закрывания глаз на критику и на вскрытие критиками «слабых мест» и «нестыковок профессиональной историографии». «Авторы-непрофессионалы в отличие от замкнутых на своих узкопрофессиональных интересах историков иногда предлагают свежий взгляд на события и исторические персонажи», а нейтралитет историков (хорош нейтралитет! Раз не расстреливают, а только ругают, значит нейтралитет!?) по отношению к фольк-хистори «вряд ли заслуживает понимания»! Для начала – неплохо! Еще немного и появятся историки, утверждающие, что это именно они, а не проклинаемые ими критики, изобрели и новую хронологию, и западную историческую аналитику.

Роли мифов власти и мифов о власти в общественной жизни современной России посвящена книга [Аймермахер2] «Мифы и мифология в современной России», изданная Фондом Фридриха Науманна (Москва. 2003), в которой показано, что на смену отмирающим мифам советского времени идут новые исторические мифы. Ничего не поделаешь, народное восприятие склонно к упрощению, а историки не обладают иммунитетом по отношению к эпидемии массового упростительства. Детям (населению) нужны сказки и добрые дяди и тети - историки охотно сочиняют таковые на любой лад.

С упомянутым выше исследованием Марка Ферро учебников истории перекликается книга «Россия и страны Балтии, Центральной и восточной Европы, Южного Кавказа, Центральной Азии: Старые и новые образы в современных учебниках истории», изданная Фондом Фридриха Науманна, (Москва. 2003) под редакцией Фалька Бомсдорфа и Геннадия Бордюгова. Написанное этими редакторами введение озаглавлено «Учебники истории: носители стереотипов, памяти о конфликтах или источник для взаимопонимания?» Здесь утверждается, что проблемы взаимоотношений между Россией и странами перечисленных в заголовке книги регионов «крайне болезненно и медленно» осваиваются в исторических исследованиях, которые при этом сильно отстают от современной политической мысли.. С чего бы это? По мнению авторов, виноваты прежние стереотипы друг о друге, т.е. создававшиеся в рамках проституирующей перед политикой ТИ (или нужно сказать «под политикой»?) на протяжении десятилетий и столетий исторические мифы. Постсоветская ТИ как родина новой хронрологии?

В первой части книги, посвященной странам центральной и восточной Европы, рассказывается о том, как представлены сегодня Россия, СССР и ее наследница РФ в учебниках истории Польши, Венгрии, Сербии и Украины. Подчеркивается этноцентристский подход к изложению истории и недостаточно подробное и не всегда верное изложение истории России. К сожалению, авторы в гораздо большей степени концентрируются на демонстрации антирусской (в основе своей националистической) направленности учебников (русофильские сербские составляют здесь исключение), чем на причинах такого настроя. В последней статье этой части книги речь идет об отражении истории Центральной и Восточной Европы в российских учебниках истории, в которых «едва просматривается уход от привычки к сотворению чисто мифологических представлений о прошлом».

Общая характеристика этой картины: «Процесс перестраивания истории из политико-идеологической дисциплины в гуманитарную все еще продолжается и идет крайне медленной». За деталями я, к сожалению, вынужден отослать читателей к самой книге. Отмечу только, что приведенные цитаты делают ясным, по каким причинам историческая аналитика, борющаяся с «чисто мифологическими представлениями о прошлом», так активно отвергается традиционными сторонниками политико-идеологического мышления, которое и выдается ими за единственно возможное видение прошлого. Жаль что немногие честные историки не видят своих союзников в исторической аналитике, а продолжают солидаризироваться с давно потерявшей остатки репутации куртизанкой от политики.

Вторая часть книги посвящена трем прибалтийским странам, причем в первых трех статьях анализируется современный образ России в них, в то время как в четвертой – образ стран Балтии в современных российских учебниках истории. Из последней приведу заключительные выводы автора Бориса Соколова:

· Полное отсутствие интереса к налаживанию диалога с эстонцами, латышами и литовцами

· «Консерватизм большей части историков»

· Боязнь «слишком резкого разрыва с укоренившимися представлениями советского прошлого»

· Данные разделы российских учебников демонстрируют кризис российской исторической науки

  • «Историки не произвели полного расчета с тоталитарным прошлым и не отказались от многих имперских стереотипов.»

Что до видения России в трех малых ее соседях, то общим для всех является отрицательное отношение к СССР и пережиткам имперского сознания в современной России. В остальном изложение прошлого достаточно взвешенное и «в большинстве случаев нейтральное, иногда критическое, местами дружеское и толь ко изредка враждебное» (Андрес Адамсон об Эстонии).

В третей части книги речь идет о странах Закавказья. И здесь тоже три статьи об образе России в трех местных государствах: Грузии, Армении и Азербайджане и четвертая о представлении стран Южного Кавказа в российских учебниках истории. Авторы последней Сергей Антоненко и Андрей Петров менее решительны в своем осуждении российской «исторической науки», чем цитировавшийся выше Соколов, но и они оценивают крайне отрицательно работу российских историков, которые не в состоянии разобраться в сложной ситуации региона и не решаются информировать школьников и студентов о сложном прошлом и не менее сложном настоящем Закавказья. Традиционное для ТИ замалчивание демонстрирует, как мне кажется, и в этом случае, головную боль, которую вызывает у российских историков крушение привычных штампов и мифов.

В последней части книги (о Средней Азии) ее составители ограничились только двумя статьями об образе России, на сей раз в Казахстане и Узбекистане. Нурбулат Масанов и Игорь Савин подчеркивают роль выборочного освещения в Казахстане исторических фактов, «недомолвок и умолчаний». По словам Шухрата Ганиева, общий анализ узбекских учебников истории показывает, что «история все еще представляет собой симбиоз идеологии и мифотворчества, облеченного в научную оболочку.» Что до отражения региона в российских учебниках, то «получить целостное представление о Средней Азии по современным учебным пособиям не представляется возможным» (Людмила Гатагова и Татьяна Филиппова). Причина лежит в утере Россией имперской идентичности, иррациональном по сути «чувстве вселенской российской обиды» как на «неумеренную критику советского режима» и современный этноцентризм народов Средней Азии, так и на этнофобии, возникшие якобы в регионе «в пылу увлечения собственным нациестроительством». Да и новые версии национальных историй в регионе «неизбежно несли на себе печать политических и психоментальных коллизий последнего десятилетия». В общем, что ни говори, историки в первую очередь - человеки, во вторую – прислужники политики и лишь в самую что ни на есть последнюю - академически мыслящие личности.

С книгой Ферро перекликается и статья Виктора Шнирельмана «Очарование седой древности: мифы о происхождении в современных школьных учебниках», опубликованная в журнале «Неприкосновенный запас». Он анализирует школьные учебники истории разных народов Северного Кавказа и Татарстана и описывает исторические мифы осетин, адыгейцев, кабардинцев и черкесов, балкарцев, карачаевцев и других народов Кавказа. Все они «делают акцент на своем собственном статусе коренных народов и рисуют для своих предков еще более древнюю непрерывную историю», чем у соседних народов. О ситуации в Татарстане автор пишет следующее:

«Если на Северном Кавказе наблюдается борьба между версиями древней истории, выдвигаемыми соседними народами, то в Республике Татарстан борьба за "истинную историю" ведется между двумя группами внутри самих татар. Обе эти версии имеют свои особые задачи. Цель "татаристского подхода", делающего акцент на золотоордынских корнях современных татар, состоит в культурной и языковой консолидации всех татар России под эгидой казанских татар. Татаристы мечтают и о символическом главенстве над русскими, что им якобы позволяет их славная история - ведь ранние тюркские кочевые империи процветали задолго до появления Киевской Руси, а могущественная Золотая Орда держала русские княжества в подчинении. В основе "булгаристского подхода", выводящего предков татар из Волжской Булгарии домонгольского времени, лежит забота о территориальной целостности и суверенитете современного Татарстана. Кроме того, он стремится очистить татар от того негативного образа, который столетиями навязывался им русской литературой, обвинявшей их в разгроме Киевской Руси.»

В заключительной части своей статьи, озаглавленной «Чему же учат современные школьные учебники?», автор характеризует националистические мифы как этноисторические. Он признает, что такие мифы значительно упрощают сложную историческую картину и влияют не только на массы, для которых и предназначаются, но и на историков. Оказавшись в плену собственной исторической лжи, они продолжают работать под нее все дальше и дальше:

«Вряд ли может вызвать удивление тот факт, что этноцентризм существенно влияет на саму методику исследования и ориентирует специалиста на поиски в строго заданном направлении. Вовсе не случайно упоминавшаяся выше Зеленчукская надпись, выполненная греческим письмом, была найдена в 1888 году, когда специалисты искали на Северном Кавказе, главным образом, христианские древности. Зато тюркские рунические надписи Северного Кавказа начали входить в научный обиход только с 1960-х годов, когда после возвращения балкарцев и карачаевцев из депортации проблема местных тюркских древностей стала более чем актуальной. Следовательно, этноцентристский подход существенно влияет на критерии отбора фактов.

Поэтому, восстанавливая историю Алании, осетины всегда обращаются к ираноязычной Зеленчукской надписи и игнорируют найденные в том же районе тюркские руны, а балкарцы и карачаевцы испытывают интерес именно к последним. Соответственно рисуется и миф о предках, заставляющий осетин делать акцент на ираноязычии алан, а балкарцев и карачаевцев - изображать их тюркоязычными. Если же подходящих письменных документов не обнаруживается, то для построения Великого Мифа о предках приходится прибегать к фальшивкам и на поверхность всплывают такие "исторические документы", как "Велесова книга" у русских националистов или "Джагфар тарихы" у булгаристов.»

На фоне этой неразберихи, этого кавардака противоречий, становится абсолютно невозможным хотя бы пытаться всерьез обсуждать вопрос о том, является ли история наукой. Даже при отнесении ее к разряду псевдонаук хочется воскликнуть: «Трудно придумать худший вариант псевдонауки!». Другие эзотерические псевдонауки по крайней мере стараются построить более или менее стройное эзотерическое здание, а здесь каждый может пороть любую отсебятину, отвечая за нее не перед Богом или людьми, а только перед своей извращенной идеологией или перед своими политическими, религиозными, идеологическими заказчиками. Большего хаоса, чем в истории, нет, пожалуй, ни в одной области гуманитарных занятий.

История, это религиозная система с бесчисленными религиями и сектами, многовариантность которой сравнима с таковой мировой религии, определенной как совокупность всех когда-либо и где-либо существовавших религий и ересей. Различия между национальными и региональными версиями истории вполне сравнимы с таковыми между мировыми религиями и их сектами. И все эти многочисленные варианты моделей прошлого основаны на вере и только на вере. О какой науке может здесь идти речь?!

 

Заключение: История не ценит оценок.

Снабженная оценками, она превращается в идеологию. Став идеологией, она перестает быть даже жалким подобием науки. ТИ была и остается куртизанкой политики, верной слугой господствующей или рвущейся к власти идеологии.

В отличие от нее историческая аналитика в принципе отвергает использование исторических моделей в политике и идеологии, в религии или в моральных системах. Так как история это лишь совокупность моделей прошлого, а модели в принципе никогда не идентичны оригиналу, никогда не верны в абсолютной степени, их догматизация является чистейшим идиотизмом

Мы стремимся к превращению истории из разрываемой политическими противоречиями болтовни в угоду тому, кто лучше заплатит, в науку прошловедения, науку строгого моделирования прошлого, в которой не будет места никаким политическим соображениям, никакой религиозной или иной идеологии, никакой религиозной по сути веры в мнение авторитетов. Мы стремимся к проверяемой модели прошлого, построенной на доказательствах, а не на силе традиции и на разукрашивании исторических догм.

 

Литература

[Аймермахер1] Аймермахер, К. и Бордюгов, Г. (редакторы): Национальные истории в советском и постсоветских государствах, АИРО-ХХ, Москва, 1999

[Аймермахер2] Аймермахер, Карл и др. (редакторы): Мифы и мифология в современной России, Фонд Фридриха Науманна, Москва. 2003.

[Бомсдорф] Бомсдорф, Фальк и Бордюгов, Геннадий (редакторы): Россия и страны Балтии, Центральной и восточной Европы, Южного Кавказа, Центральной Азии: Старые и новые образы в современных учебниках истории, , Фонд Фридриха Науманна, Москва. 2003.

[ВИ1] Allgemeine Geschichte in Einzeldarstellungen, Bd. 1-46, Berlin, 1879-1893.

[ВИ2] Histoire générale du IV-me siècle à nos jours, v. 1-12, Paris, 1893-1901

[ВИ3] Weltgeschichte. Die Entwicklung der Menschheit und Geistesleben, Bd. 1-7, Berlin, 1907-1925

[ВИ4] Peuples et civilisations. Histoire générale, v. 1-20, Paris, 1925-1938

[ВИ5] Histoire générale

Histoire ancienne, P. 1-3, Paris, 1925-1938

Histoire du Moyen age, P. 1-4, 7-9, Paris, 1928-1939

[ВИ6] Propyläen - Weltgeschichte, Bd. 1-8

[ВИ7] The Cambridge ancient history, v. 1-12, 1924-1939

[ВИ8] The Cambridge medieval history, v. 1-12, 1924-1936

[ВИ9] The Cambridge modern history, v. 1-14, 1902-1912

[ВИ10] Historia Mundi. Ein Handbuch der Weltgeschichte in zehn Bänden, Bern, 1952-

[ВИ11] Histoire générale des civilisations sous la direction de M. Crouzet, Paris, 1953-

[ВИ12]

[ВИ13]

[ВИ14]

[Вульф] Вульф, Лари: Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. НЛО, Москва, 2003

[Гуц1] Гуц, Александр: Подлинная история России, Госуниверситет, Омск, 1999

[Гуц2] Гуц, Александр: Многовариантная история России, АСТ, Москва, 2000.

[Корино] Corino, Karl (Hg.): GEFÄLSCHT! Betrug in Politik, Literatur, Wissenschaft, Kunst und Musik. Durchgesehene Neuausg. d. 1988 bei Greno erschienen Ausgabe. Frankfurt/Main, Eichborn, 1990.

[Курбанов] Курбанов, С.О.: Курс лекций по истории Кореи, С-Петербург, 2002

[Нолте] Nolte, Hans-Heinrich; Eschment, Beate; Vogt, Jens, Nationenbildung östlich der Bug, Landeszentrale für politische Bildung, Hannover, 1994.

[Пауль] Paul, Eberhard: Die falsche Göttin, Lambert Schneider, Heidelberg, 1962.

[Плетиха] Pleticha, Heinrich (Hrgb): Deutsche Geschichte in 12 Bd., Bertelsmann, Gütersloh, 1981

[Риит] Rieth, Adolf: Vorzeit gefälscht, Wamuth, Tübingen, 1967

[Ферро] Ferro, Marc: Comment on raconte l’Histoire aux enfants a travers le monde entier, Editions Payot, Paris, 1981; Русский перевод: Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. М., 1992; Английский перевод: Ferro, Marc: The Use and Abuse of History.: Or How the Past Is Taught to Children. UK Taylor & Francis Ltd. 2003; Немецкий перевод: Ferro, Marc: Geschichtsbilder. Wie die Vergangenheit vermittelt wird. Beispiele aus aller Welt, Frankfurt/Main, Campus, 1991

[Фоменко] Фоменко, А.Т.: Методы математического анализа исторических текстов. Приложения к хронологии, Наука, Москва, 1996.

[Шнирельман1] Шнирельман, Виктор: Очарование седой древности: мифы о происхождении в современных школьных учебниках, Неприкосновенный запас. 5 (37), 2004, 79-87.

[Шнирельман2] Шнирельман, В.А.: Войны памяти, Мифы, идентичность и политика в Закавказье. Академкнига, Москва, 2003.