Габович-Пред. - Глава 9. Предыстория и осознание прошлого

Глава 9. Предыстория и осознание прошлого

Доистория – это величайшая реальность, ибо в ней возник человек, однако реальность эта нам, по существу, неведома. [...] Тьма этих глубин обладает притягательной силой, мы с полным основанием устремляемся к ним, но нас всегда ждет разочарование, уготованное невозможностью их познать.

Карл Ясперс, Истоки истории и ее цель, стр. 68, см. [Ясперс]

Содержание главы

Народ без памяти, без счета и без истории.

Язык племени пираха - реликт каменного века?

Новые факты воспринимаются с трудом.

Будущее за прошлым

Карл Ясперс о предыстории

Юрий Михайлович Лотман и скептическое отношение к истории

Отношение Лотмана к новой хронологии

Гимн высокой культуре предысторического общества

Психоз удревления, продемонстрированный на примере свайных поселений

Критически мысливший историк Райнхольд Палльманн

Палльманн как исследователь монет

Начало научного подхода к нумизматике только в конце XIX века?

Литература

В главе, посвященной лунным календарям, речь идет о нелегком и долгом пути осознания времени, о процессе, постепенно приведшем людей к доминирующим в сегодняшней глобальной цивилизации известным почти всем нам с детства, со школьной скамьи представлениям о времени, о направлении его течения от прошлого к будущему, об учете и исчислении времени, об единицах такого счета, о календарях с их разной крупности единицами измерения времени вплоть до - все равно не укладывающихся в обыденном сознании - миллионов и миллиардов лет, не говоря уже о миллионах и миллиардах же световых лет, которые к тому же уже даже и не единицы измерения времени, а выражение еще одной заумной идеи современной науки о том, что наша вселенная похожа на огромную головку швейцарского сыра, в которой больше дыр, чем более вкусного наполняющего пространство между оными космического вещества.

О трудности восприятия последней идеи повествует следующая история родом из Калифорнии, подаренной Россией Соединенным Штатам Америки в благодарность за освобождение негров от рабства, которое открыло американцам дорогу в передовую Европу и, в частности, наконец-то предоставило возможность экспортировать из нее швейцарский сыр, главной качественной оценкой которого как раз и является преобладание пустого пространства над непустым. Так вот, говорят, что когда сыр этот достиг Калифорнии, одному шерифу в небольшом калифорнийском городке, в баре, где он всегда завтракал за счет владельца оного с оригинальным именем Джон, подали огромный бутерброд, в котором солидный шмат белого хлеба был покрыт многими тонкими ломтями швейцарского сыра. Шериф долго разглядывал это произведение кулинарного искусства, должное составить твердую компоненту его завтрака, а потом поднял свой суровый взгляд на бармена и сказал ему угрожающим тоном: «Слушай Джон, при всей нашей дружбе, я буду вынужден прикрыть твою лавочку, если эти перестрелки в нем, наконец, не прекратятся.».

Впрочем, не о ней – родимой - речь, не о вселенной, а только о последней компоненте в модели пространство-время и о том, как эта компонента воспринималась и моделировалась в далеком прошлом. Так как философские труды человека ископаемого или просто древнего-предревнего до наших дней не дошли (а как хочется узнать, что творилось в головах наших давних-предавних предков, как они думали, какие абстрактные понятия – в том числе и в связи с понятием времени – они уже знали) , то я буду вынужден обратиться к данным этнографов, время от времени выкапывающих в каких-нибудь джунглях современных нам людей каменного или почти еще совсем каменного века. Посмотрим, как у них обстоит дело с течением времени, с возникновением исторических представлений и с разными привычными нам временными понятиями.

Но сначала приведу цитату из статьи А.М. Решетова "Заметки к проблеме изучения формирования знаний человека», этнографа, востоковеда и сотрудника Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера), Санкт-Петербург, которая поможет читателю понять, что интерес к становлению первобытных моделей мира нетривиален и что исследование этой проблемы – вещь нелегкая:

Среди многих слабо разработанных актуальных научных проблем этнографии, археологии, антропологии, биологии, пожалуй, самую последнюю позицию, к сожалению, занимают вопросы становления и развития этих наук, а в них – формирования знаний человека, начиная с самых ранних этапов его существования. Очевидно, одна из основных причин этого печального явления коренится в трудности самой темы, требующей непременного комплексного подхода к её исследованию.

Как уже отмечалось выше, к числу самых слабо разработанных вопросов из-за их смежного положения среди наук относятся, с моей точки зрения, прежде всего, проблемы, связанные с историей формирования первобытной науки – знаний человека уже на ранних стадиях его существования и развития. Представляется, что процесс становления первобытной науки был таким же длительным, как и процесс формирования человека, оба процесса шли параллельно и в определённой степени были взаимосвязанными. Осваивая окружавший его мир, человек непрерывно совершенствовал свои знания и совершенствовался.

Это я к тому, чтобы у читателя не возникло подозрение, что профессионалы антропологии и этнографии все затронутые ниже проблемы дано уже исчерпывающим образом решили. Нет, на самом деле все исследование предыстории продолжает пока еще топтаться на краю некого знания об эволюции первобытных людей и некоей части их материальной культуры, так что все, связанное с культурой духовной первобытного человека напоминает одно сплошное белое пятно с немногими черными точечками на нем.

Народ без памяти, без счета и без истории

Взаимосвязь между людьми и их солидарность нельзя выводить из эмпирических исследований, даже в том случае, если они дают нам какие-либо указания, или опровергать, основываясь на эмпирических данных.

Карл Ясперс, Истоки истории и ее цель, стр. 69, см. [Ясперс]

Для человека европейской культуры, основанной если не на обоготворении собственной истории, то по крайней мере на почтительнейшем к ней отношении, трудно себе представить такой народ, который обходится совсем без истории в любом из ее вариантов. С точки зрения традиционного историка такое в принципе невозможно. Ведь основная гипотеза относительно возникновения истории состоит в том, что всегда и везде люди естественным путем приходили к идее записывать воспоминания о прошлом. Стоило какому-нибудь восточному деспоту побить своих соседей, разрушить чужой город или вырезать поголовно его население, как он тут же приказывал увековечить эти славные деяния на ближайшей скале или в крайнем случае на отдельно стоящем большом или не очень камне. А уж если подданные этого правителя осилили искусство письма на глиняных дощечках, на выделанных шкурах животных или на папирусе, то немедленно возникали целые библиотеки исторических произведений, позволяющие историкам якобы через многие столетия и тысячелетия реконструировать с точностью до дня все или почти все детали старинной жизни.

Когда же скептически настроенные люди типа автора этих строк утверждают, что историческая идея сложна, она возникает не в каждой культуре и в случае традиционной истории мы имеем дело именно с европейской исторической идеей, возникшей в Европе, постепенно по ней распространившейся и потом занесенной европейцами в разные страны мира, традиция которых не имела исторической компоненты вообще, как в случае Индии или Японии, или представляла себе прошлое не как объект моделирования (описания, реконструкции), а в лучшем случае как исходный материал для поучительных историй, как в Китае, то воспитанные на традиционных исторических воззрениях читатели даже не понимают, о чем идет речь и зачем автор тратит слова на абсолютно чуждые им рассуждения.

Вспоминаю удивление моих коллег из Пекинского института физики атмосферы Китайской Академии наук, когда они узнали, что я интересуюсь не только экологией, но еще и историей Китая. С трудом сдерживая ироническую усмешку (как может серьезный ученый заниматься такой мурой!), они пытались мне объяснить, что прошлое не имеет никакого значения, что важно только настоящее и будущее. И это были образованные люди, ученые экстра класса, знавшие и русский, и английский, объехавшие весь свет и, конечно, знакомые с европейской исторической идеей. Но ничего против традиции поделать не могли. А традиция видит в истории элемент западного влияния на древнюю китайскую цивилизацию и поэтому низы отвергают ее, средний класс относится к ней с иронией, а верхи пытаются ее инструментализировать для целей пропаганды.

Надеюсь, несколько более широко мыслящий читатель поймет мое радостное возбуждение, возникшее при чтении статьи «Жизнь без чисел и времени» в разделе науки журнала «Шпигель (тетрадь 17 от 24-го апреля 2006 г., стр.150-152). Ее автор Рафаэла фон Бредо (Rafaela von Bredow) рассказывает об открытиях этнолингвиста Даниэла Эверетта ( Daniel Everett), сделанных им почти 30 лет тому назад в северных бразильских джунглях, где он с 1977 г. исследовал язык племени пираха, живущего в бассейне Амазонки вдоль реки Маичи на протяжении около 200 км приблизительно на 500 км юго-западнее города Манауса. Семь лет прожил исследователь среди насчитывающего всего около 350 человек племени, изучая их язык и культуру, начисто лишенную исторических воззрений.

Много ли пираха пируют фон Бредо не сообщает. Но пишет, что пираха не живут изолированно, не чуждаются браков с представителями других племен этой местности и им известны некоторые индустриальные продукты типа изделий из тканей машинного ткачества, массовой продукции обувной промышленности и кое-что другое. Тем не менее, они охотятся про помощи лука и стрел, добывают рыбу гарпунами и живут в покрытых соломой простеньких хижинах. Иными словами, племя это толчется где-то не перепутье между каменным веком и современной цивилизацией.

Однако, несмотря на первые контакты с последней, племя сохраняет свой язык, некоторые способности которого очень удивили исследователя. Оказалось, например, что пираха не знают временных форм глагола и не в состоянии говорить в прошедшем времени. Причем это лишь логическое следствие их культуры, которая никак не отражает прошедшего. Пираха живут сегодняшним днем и ничто иное их в принципе не интересует. Даже имена своих предков они не стараются хранить в памяти. Эверетту стоило больших трудов найти несколько членов племени, способных вспомнить имена всех четырех бабушек-дедушек.

Абсолютное отсутствие идеи о прошлом в сознании пираха только усугубляется отсутствием в их языке и культуре какого-либо счета. Никаких представлений о хронологии у них не существует и не может существовать. У пираха нет слов для обозначения чисел и они не понимают, о чем идет речь, когда исследователь пытается научить их счету. Даже после весьма длительных упражнений Эверетт не смог вбить в голову ни одному пираха названия девяти цифр хотя и занимался этим терпеливо в течение восьми месяцев. Сколько бы пираха ни учили португальские слова для обозначения таковых, они их вскоре забывали, так как не могли ими никак пользоваться.

При этом Эверетт приводит много свидетельств о том, что общий умственный уровень пираха ничуть не ниже такового рядового бразильца: во многих конкретных ситуациях они проявляют вполне рациональное поведение. Он оценивает их среднюю сообразительность как соответствующую уровню среднего студента начальных курсов университета. Кроме того, пираха контактируют с соседними индейскими племенами, торгуют с бразильцами и не производят при этом впечатления несообразительных людей. Для сравнений фон Бредо отмечает, что в свое время аборигенов Австралии, числовая система которых сводилась к словам один-два-много, удалось научить считать при помощи английских слов для обозначения существительных. Очевидно в культуре пираха нет соответствующих предпосылок и способность к счету полностью отсутствует, так как в их языке нет ни слова «два», ни слова «много», ни даже слова «один».

Правда, им знакомо слово «хой», которое в некоторых ситуациях может приближаться по смыслу к слову «один», но означает и «мало» или «меньше» в ситуации, когда, например, за одну большую рыбину предлагают две маленьких. Но никакого – пусть даже бессловесного - счета на пальцах у них нет. В невозможности обучить пираха каким-либо счетным операциям убедился и психолингвист Колумбийского университета Питер Гордон (Peter Gordon), который проводил с пираха различные цифровые тесты. Они не могли запомнить, положил ли Гордон в закрытую коробочку одно или другое количества орехов. Они не были в состоянии повторить какое-либо действие, в котором количество играло существенную роль.

В опубликованной в известном научно-популярном журнале «Сайенс» статье Гордон приходит к выводу, что отсутствие в языке пираха числительных мешает представителям племени успешно совершать какие-либо действия с учетом количества предметов. Способность пираха к математике не превышает таковую у голубей или обезьян, заключает ученый. Не означает ли это неспособность человека думать о чем-либо, что не соответствует существующим в его языке словам? А отсутствие в языке пираха форм прошедшего времени – неспособность думать о прошлом или говорить о нем.

Язык племени пираха - реликт каменного века?

Проблема происхождения языка входит в предмет многих научных дисциплин. К истокам языка нас поведут археологи, антропологи, этологи, лингвисты, этнографы, философы и пр. Но сколько-нибудь полного представления о возникновении языка ни один из них дать не может. Все они, профессионально рассуждая в рамках своего предмета, многое за этими рамками вынуждены принимать на веру, причем без достаточного на то основания. Ведь подлинно универсальной теории до сих пор не создано.

О. А .Донских, К истокам языка, Новосибирск: Наука, 1988, стр. 11

Еще одна особенность языка пираха делает для них невозможным историческое мышление: в их языке полностью отсутствуют придаточные предложения или вспомогательные слова типа «если», «ибо», «потом» и т.п. для выражения причинно-следственных или временных связей. Вообще их язык отличается экстремальной экономичностью. Пираха обходятся всего тремя местоимениями и не имеют обозначений для разных цветов. Они не знают слов «каждый», «все» или «больше». У них полностью отсутствуют языковые средства для выражения связей между разными действиями.

Прожив в общей сложности семь лет в обществе пираха, Эверетт, работающий в университете английского Манчестера, классифицировал исследованный им язык как один из самых странных в мире. Он настолько отличается от всех исследованных до того лингвистами языков, что Эверетт долго не решался опубликовать свои наблюдения о языке пираха, ибо распознал в нем пример, противоречащий общим лингвистическим представлениям о языке. Когда же он все-таки обнародовал свои результаты исследования языка пираха, среди лингвистов разгорелись ожесточенные споры, в которых приняли участие такие светочи лингвистики как Ноам Хомский из Массачусетского Института Технологии (MTI) и Стивен Пинкер из Гарварда.

Впрочем, для меня в первую очередь интересно само существование культуры, в абсолютной форме отрицающей любую историчность. Нет у пираха и сколь-либо развитых представлений о времени: связанных с этим понятием слов крайне мало в их языке. Особенностью культуры пираха является концентрация на том, что происходит сейчас и здесь, и только это достойно для них внимания и рассказа. Никакая абстракция в культуре этого племени невозможна, а без обобщений невозможно и моделирование прошлого. Пираха не рассказывают сказок, не фантазируют, не знают понятия искусства. Все, что не является важным сейчас, сегодня, забывается. Для истории в этой культуре места не остается.

Подумаешь, могут заметить мои читатели, мало ли экзотического на Земле. Подумаешь, какие-то 350 человек в джунглях Амазонки. Им все равно не создать ни великой Римской империи, ни еще более великого Советского Союза. А в СССР существовали и прошедшее время, и разные там цифры, и история, и даже хронология. Правда цифры там часто фальсифицировали, а историю переписывали в угоду Политбюро КПСС, но тем не менее…

Так-то оно так, но сама возможность культуры без истории настолько интересна, что мы не имеем права проходить мимо этих лингвистических наблюдений. Мы и так недостаточно учитываем роль понятийной основы языка в формировании наших моделей мира. Мы забываем, что и сам язык является первой – пусть еще и примитивной - коллективной моделью мира, моделью, на которой построены все остальные модели мира: религия и мораль, история и философия, поведенческие модели и модели эстетической оценки. А не понимая всего этого, мы, боюсь, не слишком далеко уйдем от пираха, по крайней мере живущих в спокойном равновесии с окружающей их природой и сумевших сохранить свою языковую и культурную самобытность в наш каннибальский век, донести до сознания науки еще один «кирпичик», из которого строится громадное здание культурного многообразия человечества.

Написав реферат о публикациях в «Шпигеле» и в «Сайенс», я решил разместить его в форуме на сайте проекта «Цивилизация», среди посетителей которого немало и людей, знакомых с моей критикой представлений историков о развитии исторического мышления у разных народов мира. Отзывы на мое сообщение о пираха можно разделить на несколько групп: возмущенные и спокойные, все отвергающие и в принципе меня поддерживающие. Статейка моя вызвала весьма бурную реакцию у людей, которые отказывались поверить в сообщенное мной, не могли преодолеть привычных представлений. Они находили невозможными многие из указанных фактов:

Не могут, мол, 350 человек, поселения которых разбросаны вдоль речного побережья на протяжении 200 км., сохранять самобытный язык, не смешиваясь с племенами, говорящими на других наречиях:

«Господа, 350 человек «на протяжении около 200 км» !!! Сколько это будет на 1 км побережья реки ??? В ТАКОЙ ситуации понимаешь ВСЮ ПРАВОТУ поговорки – близкий сосед лучше далекого родственника !!! Просто УДИВИТЕЛЬНО, как при такой «плотности» племя не разбилось на изолированные группы и НЕ АССИМИЛИРОВАЛОСЬ с соседними племенами ??? Ведь тот же Габович пишет – «…не живут изолированно, не чуждаются браков с представителями других племен этой местности…» !!!»

Не может быть, что пираха не способны к счету, раз они торгуют с бразильцами (цитата: «искусство счёта - это вовсе не европейское изобретение, оно есть у всех»). На это я написал, что и аборигены Австралии не умели в свое время считать. Бушмены тоже. Так что этот феномен сам по себе известен этнологам. Поразило последних лишь то, что - ввиду отсутствия слов для чисел - пираха не смогли научиться считать. Торгуют они при помощи названного мной слова "хой".

Не может быть, считал еще одни несогласный, чтобы отсутствие истории было следствием культуры, сосредоточенной на сегодняшнем дне. Это просто примитивизм пираха:

«Это КАКИЕ такие «ИСТОРИЧЕСКИЕ ВОЗРЕНИЯ» ожидал «этнолингвист» от первобытного племени ??? Господа, объясните мне, КАКИЕ «ИСТОРИЧЕСКИЕ ВОЗРЕНИЯ» существуют У ПРОЧИХ южноамериканских первобытных племен из глубин Амазонки ???»

Как-то даже стыдно начинать комментировать такие железнолобые воззрения, как будто мы не знаем разных форм формирования исторических представлений у «примитивных» народов: от культа предков, до сложных систем мифов и сказаний.

Не может, мол, существовать язык без форм прошедшего времени:

«Если бы етот Габович был бы не «ученным» а обычным человеком с нетравмированной «наукой» психикой, то он бы ПОНЯЛ, что все разглагольствования некого «этнолингвиста» Даниэла Эверетта – ЛОЖЬ чистейшей воды !!! Притом ложь уродливая, выдающая себя с головой !!! Дело в том, что ПРИСУТСТВИЕ в ЛЮБОМ языке «форм прошедшего времени» НЕОБХОДИМО не столько для «историчности» (что вторично), сколько для БЫТОВЫХ НАСУЩНЫХ НУЖД !!! Например, как одному члену племени пираха передать другому соплеменнику следующею мысль – Вчера, на тропе ведущей к водопою я увидел несколько человек из враждебного нам племени. Пробираясь через заросли они ушли на свою территорию !!!».

Да, зря прожил английский ученый много лет на севере Бразилии, собирая фактический материал об языке пираха! Лучше бы он подговорил одно из соседних племен перестать быть дружественным и превратиться во враждебное! Тут бы пираха немедленно подразвили свой язык в привычном для окруженного враждебными племенами россиянина направлении.

Новые факты воспринимаются с трудом.

Глаза привыкли к традиционной картине мира прошедших эпох, хотя очевидно, что история была совсем не такой, какой нас учили в школе.

Уве Топпер, Великий обман. Вымышленная история Европы, Введение.

Еще один «аргумент» в пользу невозможности существования языка без прошедшего времени встретился в одном из постингов:

«если даже ДОПУСТИТЬ что в языке пираха НЕ БЫЛО ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ и они НЕ ЗНАЛИ СЧЕТА, то данные ПОНЯТИЯ проникли бы В СОЗНАНИЕ пираха ЧЕРЕЗ ДРУГИЕ ИНДЕЙСКИЕ ЯЗЫКИ !!! Ибо вступать в БРАЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ с другими племенами и при этом НЕ ЗНАТЬ их языка – крайне СОМНИТЕЛЬНО !!!».

Интересная точка зрения о необходимости плюсквамперфекта в супружеской постели, но вряд ли она в состоянии перевесить эмпирическое знание лингвистов, убедившее научные редакции нескольких известных – пусть и научно-популярных - журналов.

Пришлось мне призвать буйных критиканов к спокойствию и написать, что единодушное осуждение моего реферата крайне любопытно (не мог же я написать: просто глупо!). Ведь фактическая информация принадлежит не мне, а названным мной ученым. Можно в ней сомневаться, можно ехать в Бразилию ее проверять (сейчас никто не знает язык пираха лучше, чем Эверетт и Гордон), но отвергать с лету - это не серьезно. Повторю, что

• Старика Хомского язык пираха заставил пересматривать теоретические основы лингвистики

• Англоязычный научно-популярный журнал «Сайенс» счел случай пираха достойным опубликования статьи об их языке

• Немецкий «Шпигель» - наиболее читаемый сотней миллионов немецкоязычных бюргеров толстый еженедельник - посвятил им статью в своем разделе науки.

Значит, случай этот все-таки удивительный. И не надо его рассматривать в качестве «враждебного факта» именно из-за того, что он противоречит нашим расхожим представлениям о времени и о истории.

Было и такое замечание: «то, что они не знают имён 4 предков - нас вообще не может удивить, т.к. большинство русских, во всяком случае, послевоенного поколения, их тоже не знает. Это, конечно, нехорошо, но не помешало построить довольно мощное государство.» Во-первых, в первой части этого утверждения содержится явное преувеличение: многие и даже очень многие граждане Российской Федерации помнят имена своих предков первого и второго поколения, а благодаря распространенности отчеств, то и трех поколений по крайней мере мужского пола. Но даже, если бы это было так, если бы все исторические сведения в России сводились только к памяти одного или полутора поколений, то вряд ли бы имели сейчас ожесточенные споры о древней русской истории.

Этот же участник форума считает, что «не знают своей истории, даже ближайшей, практически все малые народы северо-востока России. Цыгане - тоже. Похоже, что увлечение историей - удел немногочисленной прослойки, возникающей в сфере обслуживания власть имущих лишь на определённом этапе развития государственности. Собственно народу, массам, до этого дела нет везде.». Здесь явно не понята разница между неразвитыми представлениями о прошлом (названные народы имеют мифологию и создают в последние столетия собственную взятую с потолка историю, как, например якуты автономной республики Саха) и принципиальной невозможностью отразить прошлое методами выразительных способностей языка.

На мою критику представлений историков о том, что история везде – история, последовало сперва такое уточнение моего тезиса: «…историческая идея сложна, она возникает не в каждой культуре и в случае традиционной истории мы имеем дело именно с ГРЕЧЕСКОЙ исторической идеей, возникшей в Европе, постепенно по ней распространившейся и потом занесенной европейцами в разные страны мира,….», с которым можно бы и согласиться, если понимать под греками таковых в Италии XV-XVI вв., а затем полное его отрицание по причине, что мол из моего тезиса следует еще и такой: «то тогда История как наука у других народов скорее всего НЕ ВОЗНИКЛА бы ввиду ее исключительной «сложности». Во-первых, я историю никоим образом не отношу к разряду наук. Во-вторых в той же Японии и естественные науки появились только под европейским влиянием и долго назывались просто голландскими науками. Просто так называемая «всемирная история» переводит все самобытные исторические воззрения разных народов на единый европеизированный язык, искажая тем самым историческую традицию и роль оной в культуре разных народов.

В моем ответе критикам было и такое замечание. Про то, что историческая идея в Китае, Японии и др. странах Восточной Азии сильно отличалась от европейской, пишут многие специалисты. Списки императоров, включающие еще и мифических - не история в современном смысле. А отсутствие в Индии историографической традиции разъясняется в любом солидном труде по истории Индии. Подробнее я напишу об этом когда-нибудь. Оно было репликой на следующий отклик в форуме:

«Традиция Японии как раз имела историческую компоненту, чему свидетельствуют летописи "Нихонги" и "Кодзики". Отбросьте предвремя, представленное как сотворение Японии в виде капель с копья богов Изанаги и Изанами, и получите список правителей, который после мифических первых императоров становится вполне достоверным.»

И еще на ту же тему:

«Библейская история включает сотворение мира и вполне реальные исторические события. В японских хрониках после мифических императоров, потомков Аматерасу, описывается вполне реальное противостояние между зарождающейся императорской властью (Сога) и противостоящим ей кланом Мононобэ (от яп. "бэ" - корпорация).»

Не желая сейчас углубляться в сложную тематику азиатских исторических воззрений, отмечу только, что список императоров – это весьма примитивная модель прошлого большой страны, а описание противостояния императоров некоему клану хотя и может быть интерпретировано европейским историком как элемент модели прошлого, сам по себе ничего не меняет в том, что японские представления о времени и о предках не способствовали созданию модели прошлого в русле европейской исторической идеи.

Впрочем было и такое выступление в защиту моего права сообщать и непривычную или шокирующую читателей информацию:

«Уважаемый Евгений! Не обращайте внимание на размах "пролетарского гнева" собутыльников. Может г.г. Гордон и Эверет и не "Индиана Джонсы", но и собутыльники в лучшем случае из той самой … Ленинской. Проще всего возмущаться у монитора! Мне, например, Бог дал пройти Россию-матушку вдоль и поперек и скажу, что у нас в Сибири подобных племен, без последовательного понятия связи времен более, чем достаточно. Те же КОРЕННЫЕ (не возросшие рядом с большими населенными пунктами или факториями) эвенки, манси, юкагиры ось времен строют по таким событиям, как миграция добычи (соболь, олень и пр.), небывалые климатические явления, отчасти события, связанные с человеческим фактором (первый увиденный самолет, буровая и т.п.) - вот и вся история. Не знаю, как это отображено в языке, но в понятийном плане, для староверов, к примеру, Никон с Тишайшим - знаковые исторические личности, а Ленин-Сталин-Гайдар(дед) так, антихристово отродье - остальные просто мелкие бесы, а тайга - вечное! Чалдоны и вовсе между собой общаются на языке безусловно русском, но по состоянию, пожалуй 15-16 вв. Поэтому проблема Вами ставится безусловно правильно - осознание истории, вопрос мало изученный, плохо осознанный и, как и любая тема , должен предварительно обрасти фактическим материалом....»

Я бы говорил о названных народах Сибири с большим уважением к их самобытности, к их мифологии и прочим элементам их культуры, но в принципе само разнообразие видов представления о прошлом подтверждает мою критику унификационистких воззрений историков и подчеркивает важность наблюдений ученых, исследовавших язык племени пираха.

Не занудствуя в деталях, констатирую: разные народы строят свои модели прошлого (свою историю) по разным принципам, заложенным в их культуре. А предысторические корни исторического мышления должны были иметь огромное разнообразие, если даже в третьем христианском тысячелетии находятся народы без малейшей возможности создать или воспринять историю. Вариации сегодня, в конце этого развития, огромны: от полного отсутствия истории до параноидальной потребности датировать с точностью до минут каждое выдуманное или не совсем событие. А в промежутке - сотни и тысячи разных и столь отличныъх друг от друга вариантов, что их можно интегрировать в мировую историю, только изнасиловав традицию и заставив говорить местных носителей информации о прошлом на несвойственном им унифицированном языке. Всемирная история - результат культурного империализма европейцев.

Будущее за прошлым

Если археолог не может никак иначе объяснить свою очередную находку, то он присваивает ей определение «ритуальная/ый/ое». Это, конечно, весьма распространенная шутка, но в этой шутке больше истины, чем просто ее зернышко.

Петер Роули-Конвай, автор статьи о религии неандертальцев в книге [Буренхульт], стр.70.

Мы привыкли к тому, что у нас за спиной – наше прошлое. А будущее есть цель нашего пути. Оно – перед нами, к нему мы идем. Это настолько привычно для нас, что нам и в голову не может прийти, что даже такие понятия как движение от прошлого к будущему являются всего лишь элементами нашей культуры, элементами, которые в принципе могли бы иначе сформироваться в общественно-культурном сознании. Можем мы себе представить течение времени от будущего к прошлому? Вряд ли. Но, оказывается, предыстория и такой вариант опробовала.

Именно такое открытие сделали недавно лингвисты при изучении языка живущего в Боливии, Перу и Чили племени индейцев аймара. Об этом рассказал в краткой заметке под заголовком «Будущее за спиной» журнал «Дер Шпигель» в разделе «Наука. Техника» от 19 июня 2006 г. (тетрадь № 25, стр. 123). История эта звучит не менее неожиданно, чем приведенная выше информация о пираха - племени без истории.

Группа исследователей, которую возглавлял Рафаэль Нунес из Калифорнийского университета в Сан Диэго в течение сотен часов анализировала этот феномен в языке аймара в северном Чили. В языке этого племени естественным считается представление о движении от будущего в направлении прошлого! Будущее лежит сзади, а прошедшее – спереди. Например слово «найра», которым обозначается глаз, лоб, видимость, перспектива, означает в то же время и прошлое. В то же время аймарское слово «кхипа» означает «назад», «сзади» и в то же время «будущее».

В этом есть своя логика: прошлое мы уже наблюдали, видели, мы можем о нем вспоминать и вызывать в памяти его картины. А будущее нам не известно, мы его не видим, оно словно за спиной у нас. Логика эта столь естественна, что можно начать размышлять на тему о том, каким образом все остальное человечество пришло к нелогичному отождествлению будущего с тем, что лежит впереди.

Жестикулируя, индейцы племени аймара при упоминании будущего показывают большим пальцев за спину, через плечо, а вспоминая о прошедшем, они показывают руками вперед. Однако молодые индейцы этого племени, свободно говорящие по-испански, порой сбиваются с этой традиционной жестикуляции на соответствующую нашей.

Рафаэль Нунес пришел на основании своих исследований к выводу, что такие абстрактные понятия как время по крайней мере частично являются феноменами культуры. То же самое можно сказать и об истории: она тоже является феноменом нашей культуры, а не данностью, которую мы генетически унаследовали от наших предков-обезьян, которые, как недавно выяснили ученые, в течение весьма длительного времени состояли в интимных отношениях с самыми обычными шимпанзе, с коими и имеют весьма высокий процент одинаковых генов. Интересно, а есть ли у шимпанзе ген истории?

Что касается этого «гена» у наших далеких предков, то «предысторики» пытаются подавать возникновение оного у первобытных людей в том же кратко-абстрактном варианте, как и в случае возникновения исторических представлений у современных народов. В книге [Буренхульт], обладающей весьма подробным предметным указателем, нет понятия «время» или «календарь». Тем не менее, ее авторы пытаются дать объяснение возникновению воспоминаний о прошлом. Они пишут, что очень долго (95% времени, отводимого в книге на каменный век, якобы начавшийся 2 миллиона лет тому назад) человек не видел в умершем соплеменнике ничего отличного от трупа животных, которых искал и употреблял в пищу (даже одна из первичных форм охоты описывается как поджигание саванны и поиск потом трупов сгоревших или вернее подгоревших животных в золе). Поэтому человеческие кости археологи находят в кучах мусора первобытных стоянок вперемешку с костями других животных. Похожее отношение к трупам своих сородичей наблюдается и сегодня у оставшихся дикими приматов.

Так, если у шимпанзе умирает детеныш, то мать продолжает день-другой носить его, прижатого к груди. В последующие дни она еще таскает его за собой, но уже за руку или за ножку. Но так как от детеныша перестали поступать привычные сигналы, мать-шимпанзе в какой-то момент теряет к нему интерес и бросает его. У нее не хватает способности к вспоминанию того, что это был ее детеныш, что он что-то значил для нее. Именно такой образец поведения принимают за исходный для первобытного человека авторы статьи «От убивания к языку: путешествие от открытия к открытию» Нобл и Давидсон (см. [Нобл]). Потом (как они считают, 100 тысяч лет тому назад, т.е. на самом деле не более 10 тысяч лет тому назад) наши предки начали интересоваться трупами своих умерших сородичей.

Нобл и Давидсон честно признают, что не знают, что подвигло тогда неандертальцев, которые тоже изредка выбрасывали умерших на свалку, в отдельных случаях хоронить их в глубоких могилах. Впрочем известен и случай, когда труп умершего был аккуратно освобожден от мышечной ткани, а скелет подвергнут обработке на костре. Со временем начинают преобладать обычные погребения, причем названные авторы связывают оные с тем, что у неандертальцев по крайней мере в течение некоторых недель сохранялись воспоминания об умерших. Может быть, они их просто зарывали в землю, чтобы им не мешал запах разлагающихся трупов, вернее - соплеменников, которые на какое-то время перестали быть активными. Пусть мол отоспится, пока не соберется снова пойти с нами на охоту. Во всяком случае, продолжая имеющую более ста лет традицию видеть в неандертальцах умственно весьма отсталое существо, Нобл и Давидсон отказывают этим древним людям в представлении о загробной жизни, которое было бы уже равносильно некоей форме представлений о будущем.

Карл Ясперс о предыстории

Человек — это идея, а не доступная эмпирическому познанию действительность

Карл Ясперс, Истоки истории и ее цель, стр. 68, см. [Ясперс]

Недоучившийся юрист, дипломированный врач, доктор медицины и доктор психологии, врач психиатр и философ, ставший профессором философии Гейдельбергского университета в возрасте 28 лет, Карл Ясперс (1889-1969) был лучше многих своих современников подготовлен к трудной и казавшейся ему неразрешимой задаче проникновения в психику и душу первобытного человека. Этот виднейший представитель немецкого экзистенциализма, один из самых ярких мыслителей прошедшего века видел человека каменного века собственными глазами: в своих современниках. Он считал, что современные люди – это те же самые люди, что и предысторические, с той лишь разницей, что за сравнительно короткий срок исторического развития люди создали многочисленные традиции, которые передают из поколения в поколение путем воспитания и социального контакта, но которые не стали частью нашей биологической природы и могут снова исчезнуть в случае катастрофы, которая изменит условия нашего существования.

Мы ничего не знаем о душе человека, который жил 20000 лет тому назад. Однако мы знаем, что на протяжении известной нам истории человечества, этого короткого промежутка времени, человек не изменился существенным образом ни по своим биологическим и психофизическим свойствам, ни по своим первичным неосознанным импульсам.(стр. 56-57)

Так не в этом ли главный смысл изучения предыстории, чтобы познать себя не как носителей определенной культуры, а как людей, пришедших к ней из некоего исходного биологического состояния, которое нам очень хотелось бы узнать. Беда лишь в том, что это познание затруднено настолько, что возникает сомнение в осуществимости этой главной задачи предыстории. «Мы, собственно говоря, не знаем, что такое человек, и это тоже относится к сущности нашего человеческого бытия.» (стр. 62).

Как на самом деле возник и развивался человек в необозримых далях доистории (так переводчик книги М.И.Левшина перевела немецкое слово Vorgeschichte, которое обычно переводится как предыстория; история – не временное понятие, она не является частью прошлого, а только моделью некоторой части прошлого, поэтому до истории было только отсутствие моделирования прошлого, отсутствие идеи прошлого – Е.Г), никому не известно и, вероятно, никогда не станет известным. Мы ничего не знаем ни о созидающих моментах истории, ни о ходе духовного становления, нам известны только результаты. И на основании этих результатов нам приходится делать выводы. Мы задаем вопрос о том, что явилось существенным в превращении человека в человека в мире, который он создает; о том, какие открытия он сделал в опасных ситуациях, в своей борьбе, руководимый страхом и мужеством; как сложились взаимоотношения полов, отношение к жизни и смерти, к матери и отцу. (стр. 67).

Несмотря на такой нигилистический настрой и вроде бы много раз извинившись за то, что мы хотя бы немного пытаемся заглянуть в предысторию, Ясперс все же решается сформулировать пять существенных пунктов, маркирующих этапы пути от человека примитивного к его современному сородичу:

1. Использование огня и орудий. Живое существо, не имеющее ни того ни другого, мы вряд ли сочли бы человеком.

2. Появление речи. Радикальное отличие от взаимопонимания животных посредством спонтанного выражения своих ощущений составляет присущая только человеку способность выражать осознаваемый в речи и передаваемый ею смысл предметного мира, который является объектом мышления и речи.

3. Способность человека к насилию над самим собой, например, посредством табу. В самой природе человека заложено то, что он не может быть только частью природы; напротив, он формирует себя посредством искусства. Природа человека — это его искусственность.

4. Образование групп и сообществ. Человеческое сообщество коренным образом отличается от инстинктивно-автоматически созданных государств у насекомых. Основное отличие человеческого сообщества от групп и отношений господства и подчинения, образуемых приматами, состоит в осознании людьми его смыслового значения.

Существует, по-видимому, специфически человеческий феномен — социальная жизнь людей завершается образованием государства, что является преодолением ревности как проявления полового инстинкта посредством мужской солидарности.

В то время как у животных обнаруживаются либо временные объединения в стада, разбредающиеся в каждый период течки, либо длительные сообщества, возможные благодаря асексуальности большинства особей, как, например, у муравьев, только человек был способен, не отказываясь от потребностей пола, создать мужскую товарищескую организацию, напряженность в которой стала предпосылкой жизни людей в истории.

5. Жизнь, формируемая мифами, формирование жизни посредством образов, подчинение всего существования, семейного уклада, общественного устройства, характера труда и борьбы этим образам, которые в своём бесконечном толковании и углублении по существу являются просто носителями самосознания и осознания своего бытия, дают ощущение укрытости и уверенности,— все это в своих истоках неразличимо. (стр. 67-68).

Ясперс пытается дать общую картину предыстории, но после нескольких нигилистических замечаний оставляет это безнадежное занятие и обращается к более близкой сердцу философа теме о проблеме взаимосвязи всех людей. В этой последней из шести посвященных предыстории главок он утверждает, что «связь между людьми основана не на их биологических свойствах, а на том, что они могут понять друг друга, на том, что все люди обладают сознанием, мышлением, духом. В этом состоит глубочайшее родство между людьми, тогда как от животных, даже наиболее им близких, людей отделяет бездна.»

Он считает, что речь «идет об исторически сложившейся вере людей в то, что они связаны друг с другом и что предпосылкой этой связи служит бездна, отделяющая их от животного мира.» «Для человека, по мере того как он осознает самого себя, другой человек никогда не есть только естественный организм, только средство. Свою собственную сущность он познает как долженствование. Это долженствование глубоко проникает в его реальность, становится как бы его второй натурой. Однако оно отнюдь не столь же незыблемо как законы природы.» (стр. 69-70). Каннибализм может вернуться из предыстории в наше будущее, если условия жизни резко ухудшатся. Человек современный превзошел в недавно закончившемся веке первобытного человека в плане варварства, выразившегося в акциях массового уничтожения людей, даже не вызванного потребностью их использования в пищу.

Скепсис Карла Ясперса в отношении познаваемости предыстории я разделяю лишь частично. Конечно, трудно узнать с абсолютной уверенностью, что именно наполняло головы первобытных людей, что тревожило их мысль и какие понятия они развили. Но, как было показано в начале главы, учет информации, получаемой в наши дни этнографами и этнолингвистами позволяет расширить наши представления об образе мышления человека предыстории и освободить его от клейма «такой же, как и мы, но только глупее». В этом смысле я не согласен и с прямолинейно понятым утверждением Ясперса о том, что мы идентичны первобытным людям и только культура прикрывает наш срам своим бикини.

Юрий Михайлович Лотман и скептическое отношение к истории

Я прочел массу исторической литературы — более или менее все книги по античной истории, выпущенные на русском языке, и обнаружил удивительный феномен — практически в каждом абзаце любого сочинения по истории античности пристрастный «морозовский» взгляд обнаруживает подгонки и логические скачки, совершенно незаметные «ортодоксальному» читателю. Это более всего убедило меня в справедливости морозовской точки зрения.

М.М. Постников, Необходимые разъяснения к статье «О достоверности древней истории», Математическое образование. № 2, 1997.

Ближе к концу этой главы я хочу рассмотреть представления известного русско-эстонского ученого (в Эстонии память о нем ценят очень высоко) Юрия Михайловича Лотмана, друга нашей тартуской семьи в 50-70-х годах прошлого века, на дописьменную культуру. Но изложению этих его взглядов хочу предпослать одно обширное замечание. Он, как известно, совершил в свое время научный подвиг: опубликовав в 1982 г. в Трудах по семиотике Тартуского университета большую статью М.М.Постникова и А.Т.Фоменко, первую из публикаций Фоменко на историко-аналитическую тему в одном из уважаемых гуманитарных изданий. Эта статья положила начало серии журнальных публикаций Анатолия Тимофеевича, приведшей позже к интенсивной публикации книг по Новой Хронологии и к хронологической революции, которая все еще набирает силу и которой еще предстоит окончательно опрокинуть хронологические представления в рамках ТИ. Этот подвиг тем значительнее, что сам Юрий Михайлович не разделял всех положений новой хронологии.

Воспитанный на традиционной хронологической схеме, Юрий Лотман, как истинный ученый, старался избегать - всегда, и в частности, в случае новой хронологии - односторонних позиций, которые некоторые его коллеги из неосознанно-идеологических соображений считали необходимым артикулировать. К тому же, его культурологическому взору представало такое многообразие культурных типов, что некоторые идеи Морозова, Постникова и Фоменко должны были ему казаться интересными.

Подчеркнутое воздержание от принятия точки зрения одной из спорящих сторон хорошо прослеживается на интереснейшей большой статье Лотмана о «Слово о полку Игоревеве и литературная традиция XVIII — начала XIX в.», в которой он объективно взвешивает все аргументы за и против идеи о том, что Слово было написано в XVIII веке, но не считает себя вправе принять судейское решение, встав на позицию одной из спорящих сторон:

Мы рассмотрели разные стороны идеологических и художественных связей «Слова о полку Игореве» и литературы XVIII — начала XIX в., стараясь не пропустить ни одного из возможных оттенков сближения и не связывать себя никакой предвзятой точкой зрения.

Хотя в заключительной части статьи и чувствуется, что ему ближе идея аутентичности Слова, чем идея об его поддельности.

Возвращаясь к новой хронологии и отношению к ней Юрия Михайловича, отмечу, что, как известно, некоторые видные представители тартуско-московской семиотической школы осуждали Лотмана за названную публикацию, считали ее ошибкой великого ученого. Лотману приходилось оправдываться и изредка публично заявлять о своем несогласии с содержанием статьи. Примером того, как он это делал, может служить и рассматриваемая ниже статья о бесписьменных культурах. Придав одной из мыслей Постникова и Фоменко упрощенную формулировку

Поскольку глобальное развитие письменности сделалось возможным лишь с изобретением бумаги, весь «добумажный» период истории культуры представляет собой сплошную позднюю фальсификацию,

Лотман заявляет со спокойной совестью:

Не имеет смысла оспаривать это парадоксальное утверждение (явно фраза с двояким смыслом: традиционалист поймет ее как полное отрицание, а сторонник новой хронологии согласится, что оспаривать это утверждение, несмотря на его парадоксальность с традиционной тоски зрения, не нужно – Е.Г.), но стоит обратить внимание на него как на яркий пример экстраполяции здравого смысла в неизведанные области (обычная в науке и культуре практика! – Е.Г.)

Реально, Лотман, скорее всего, имел в виду главку «Без бумаги не обойтись» статьи Постникова 1982 г., опубликованной в журнале «Техника молодежи» [Постников3]. В брошюре 1980-го года [Постников1], текст которой почти дословно совпадает с опубликованной Лотманом в 1982 г. статьей [Постников2], слов «бумага», «добумажный» и «фальсификация» нет. Вот эта главка:

А могла ли античная книга вообще существовать? Чтобы приготовить один лист пергамента, необходимо шкуру молодого теленка (вещь саму по себе дорогую) подвергнуть длительной, сложной и дорогостоящей обработке. Это ставило пергамент на уровень драгоценных предметов, и такое положение сохранялось вплоть до изобретения тряпичной бумаги накануне Возрождения (отнюдь не случайное совпадение). Как же при такой ценности и редкости писчего материала могла развиться изящная литература?

Для того чтобы человек мог написать разветвленное литературное сочинение сложной структуры, необходима довольно высокая литературная культура, воспитываемая на примерах и собственных попытках, что, во всяком случае, требует достаточного количества доступного писчего материала. Более того, для этого, безусловно, необходимо быть грамотным, то есть знать и уметь руководствоваться общепринятыми орфографическими и грамматическими положениями. Однако, чтобы стать грамотным, требуются постоянные и многолетние упражнения (прописи, диктанты и т.п.), невозможные на пергаменте (и, добавим, на папирусе, который был лишь ненамного дешевле).

Чтобы достигнуть достаточной грамотности и умения легко излагать в письменной форме свои мысли, нужно не только написать несчетное число диктантов, но и прочитать колоссальное количество книг, написанных по стандартной орфографии. Если человек не читает много книг, то, как бы он добросовестно ни учился, он останется малограмотным человеком и, во всяком случае, никогда не будет литератором, уверенно владеющим языком.

Малограмотный автор, мучительно медленно выписывая каждую букву, гадая почти над каждым словом, как его написать, мог сочинить за один присест только очень краткий текст. Стесненный недостатком писчего материала, он не мог сколько-нибудь удовлетворительно согласовывать эти тексты друг с другом, переписывая их несколько раз. Он был способен, собрав (или самостоятельно составив) несколько различных рассказов, лишь переписать их друг за другом почти без изменений, соединив простейшими переходными мостиками типа «и вдруг», «затем» и т.п. И, на самом деле, истинно древние сочинения (Библия, индийский эпос, средневековый рыцарский роман) имеют как раз такую структуру. По существу, только в XIX веке литераторы научились более искусно соединять отдельные эпизоды своих романов, без чего мало-мальски развитая литература невозможна. Поэтому, в частности, литературные сочинения, которые мы называем теперь «античными» и которые характеризуются довольно правильной орфографией, сложным синтаксисом и изящным стилем, вероятнее всего, были написаны в эпоху, когда бумага была уже широко распространена, то есть в эпоху, когда они были «открыты».

Отношение Лотмана к новой хронологии

Статья М. М. Постникова и А. Т. Фоменко убедительно показывает нам, как много «кристаллов истории» остаются для нас еще загадкой (исключительно впечатляют, например, «династические параллелизмы»).

Ю.М. Лотман, Редакционное примечание к статье М. М. Постникова и А. Т. Фоменко в Уч. зап. Тартуского ун-та. [Лотман2]

Вообще же, отношение Лотмана к новой хронологии трудно охарактеризовать как отрицательное. Конечно, он понимал, какой взрывоопасной для традиционных представлений является публикуемая им статья. Конечно, он видел в ней афронт по отношению к официальной науке. Но у замалчивавшегося этой же официальной наукой выдающегося культуролога и семиотика было мало оснований вставать грудью на защиту традиционных догм. Тем более, что, по его мнению, «статья эта должна подвергнуться в дальнейшем серьезному научному обсуждению». А ведь именно на это историки так никогда и не решились.

Впрочем, предоставлю судить обо всем этом читателю. Приведу здесь полностью сам сопроводительный текст Лотмана к статье [Постников2], опуская лишь дословную передачу «некоторых предварительных суждений», которые слишком пространны, чтобы их цитировать полностью:

Статья лауреата Ленинской премии проф. М. М. Постникова и доктора физ.-мат. наук А, Т. Фоменко вновь возвращает наше внимание к старым, но все еще не осмысленным работам Н. А. Морозова и дополняет их, с одной стороны, современной математической методой анализа, а, с другой, рядом исключительно интересных наблюдений исторического характера, еще ждущих своих объяснений.

Как известно, Н. А. Морозов, обнаруживая, в одних случаях, несоответствия между описаниями некоторого факта в документах (например, солнечного затмения) и восстанавливаемой реальной (в данном случае, астрономически) его картины, а в других, — поразительные совпадения в описании событий различных эпох, приходил к парадоксальному выводу об исключительно широкой фальсификации документов, якобы, имевшей место на протяжении истории человечества. На основании этого Н. А. Морозов склонен был отрицать какую-либо достоверность традиционных представлений о целых исторических эпохах, например, об античности.

Последующая научная традиция отмахнулась от выводов Морозова и заодно оставила без рассмотрения его наблюдения. Публикуемая статья еще раз ставит перед нами вопрос о неправомерности этого.

Суждений этих два и мне они не кажутся – пусть даже вежливо-иносказательными отрицаниями самого подхода московских математиков к истории. В первом из них автор пишет:

Данные о том, что ни одно затмение до середины IV века н.э. не подтверждается астрономией и 75% ею безусловно отвергаются, а после этого рубежа почти все они соответственно подтверждаются, равно как и то, что реальные характеристики затмений, описанных Фукидидом, соответствуют лишь событиям XII века н.э., звучат весьма впечатляюще. Однако не следует забывать, что в одном ряду статистических подсчетов как сопоставимые берутся данные из документов весьма различной семиотической природы. Между тем именно от этого зависит «коэффициент искажения». Известно, что с текстами с сильной степенью мифологизации связано стремление к гиперболизации событий. При этом составитель документа ставит перед собой цель предельно идеализировать изображаемое событие, а не «точно» его описывать. Стремление усиливать степень стихийных бедствий, увеличивать число погибших при сражении входит в ритуал составления текста. В этих условиях расхождение документального и астрономического описания может свидетельствовать не о фальсификации или позднем происхождении, а именно о раннем создании, о принадлежности ко времени, когда поэтизация ценилась выше чем фактичность. Статистическому подсчету затмений должен предшествовать семиотический анализ каждого источника.

Как сам этот текст, так и приведенный вслед за ним пример такого семиотического анализа следует скорее рассмотреть как предложение по углублению критического метода. Во втором суждении Лотман приводит множество разного рода примеров о повторах в истории, которые никак не снимают тематики хронологических повторов. Он пишет:

Трудно объяснимые повторяемости в истории давно уже привлекали внимание. Историк I–II вв. н.э. Плутарх писал: «Поскольку поток времени бесконечен, а судьба изменчива, не приходится, пожалуй, удивляться тому, что часто происходят сходные между собой события.

Следует обратить внимание на весьма распространенные случаи текстового удвоения, например, появление песни об убийстве Иваном Грозным сына до реализации этого события или легенд и слухов о казни Петром I царевича Алексея задолго до того, как их реальные отношения были чем-либо омрачены Особенно интересно, что речь идет об исторических эпохах, сравнительно мало удаленных.

Не скрывая своего сомнения в конечном успехе тогда еще только делавшей первые свои шаги по возрождению поднятой Морозовым критической тематики, Лотман в заключение пишет:

Нам кажется, что уязвимым местом восходящей к Н. А. Морозову системы рассуждений является то, что исторические события рассматриваются как взаимно независимые, между тем, как это отнюдь не является очевидным. Позволим себе пример. Если рассматривать некоторый сложный кристалл как случайное скопление молекул, то вероятность появления другого точно такого же будет настолько низкой, что столкнувшись с подобным фактом, естественно предположить, что перед нами — сознательно изготовленная копия, и признать один из кристаллов «подлинным», а другой «фальсификацией».

Статья М. М. Постникова и А. Т. Фоменко убедительно показывает нам, как много «кристаллов истории» остаются для нас еще загадкой (исключительно впечатляют, например, «династические параллелизмы»). Однако, возможно, что решения вопросов, которые ставят перед читателями авторы, пойдут не совсем в том направлении, которое было намечено Н. А. Морозовым.

В какой-то мере последние слова можно считать пророческими. Ибо развитие пошло действительно не по предлагавшемуся Постниковым пути, который наметил Морозов, а по более радикальному пути Фоменко и Носовского, тоже опирающихся на результаты Морозова, но отвергающих часть из них как слишком сильно завязанные на веру в честность католических историков. Хотя, скорее всего, Лотман надеялся на пробуждение среди традиционных историков, которые могли бы внести важный вклад в объяснение противоречий внутри ТИ. Они этого не сделали и направления Морозова и Фоменко являются сейчас ведущими в российской исторической аналитике. О западной исследовательской работе в этом направлении Лотман не знал, а в момент написания процитированных строк еще и не мог знать.

Гимн высокой культуре предысторического общества

Предрассудок! Он обломок

древней правды. Храм упал;

а руин его, потомок

языка не разгадал

Баратынский

Наряду с анализом сохранившихся древних языков существует еще и другой путь познания умственного мира человека дальнего прошлого – путь теоретический. Именно теоретические посылки с опорой на логику вещей и является основным методом оценки археологического материала в случае предыстории и вообще бесписьменной истории. В качестве интересного примера теоретического анализа бесписьменного общества хочу привести здесь размышления Юрия Михайловича Лотмана, опубликованные им в статье «Альтернативный вариант: бесписьменная культура или культура до культуры?» [Лотман1].

Но сначала хочу отметить, что современные исследователи отодвигают возникновение письменности и вообще знаковых систем в глубь предыстории. Причем, отметить это на фоне известного читателям резкого хронологического сокращения традиционного исторического пространства и уже описанного в главе 4 сокращения предыстории в десятки и сотни раз. На этом фоне возникновение письменности снова попадает в промежуток, которая ТИ сегодня отводит под классические цивилизации древности, но в совсем ином контексте.

Ю. Лотман, не будучи уверен в том, что высокоразвитые бесписьменные цивилизации вообще когда-либо на нашей планете существовали (у него оказался только один претендент на такое явление: доинкские цивилизации Америки), постарался представить себе характерные черты такой культуры, причем представить их себе глазами семиотика. Ведь для исследователя предыстории интересен сам феномен бесписьменной культуры безотносительно к достигнутым ею культурным или цивилизаторским высотам. Лотман ставит вопрос о том, как выглядит коллективная память в бесписьменном обществе и выводит свои представления о ней из понимания того набора информации, который для данной культуры играет важную роль.

Письменные культуры запоминают события, т.е. случившееся в прошлом, считает он. Во всяком случае те из таких культур, у которых уже появилась идея истории, добавлю я. Кроме того, они фиксируют внимание на причинно-следственных связях. «Фиксируется не то, в какое время нужно начинать сев, а какой был урожай» (стр. 346). Лотман считает, что с этим связана и фиксация внимания на времени. Он относит историю к побочным продуктам письменности. Я бы добавил: история может считаться одним из возможных побочных продуктов; история без письменности невозможна, письменность в обществе без истории (пример: Индия) может достигать высочайших фаз развития.

С бесписьменной культурой Лотман связывает общество, в котором подлежащая запоминанию информация сводится не к нарушению его законов, а к самим этим законам, не к эксцессам, а к основам порядка. «Здесь на первый план выступят не летопись или газетный отчет, а календарь, обычай, этот порядок фиксирующий, и ритуал, позволяющий все это сохранить в коллективной памяти.» (стр. 347). В результате вместо умножения числа текстов такая культура сосредоточена на сохранении путем повторного воспроизведения ограниченного набора важных для нее текстов.

В соответствующей коллективной памяти важную роль играют мнемонические символы, как природные (небесные светила, скалы, рощи, отдельно стоящие старые деревья, камни), каждому из которых приписывается определенный смысл, так и рукотворные (мегалитические сооружения, курганы, идолы). С этими символами связываются обряды, которые и несут в себе информативный заряд для будущих поколений. С целью длительного сохранения информации обряду придается оттенок сакральности, которая обеспечивает регулярность повторения информации. Сегодняшнему исследователю, не располагающему информацией о сакральной стороне древней обрядовости и о самих обрядах, бывает часто крайне трудно правильно понять назначение сохранившихся древних сооружений.

Сама информация может быть самого разного свойства, так что схема эта работает в бесчисленном количестве вариантов. Ритуалы могут быть сосредоточены на передаче и закреплении информации о навыках, технологиях, жизненных этапах, ролевых функциях, эмоциях, климатических явлениях, катастрофах, небесных явлениях, обязанностях, табу и многом другом. Таким образом, ритуалы оказываются часто зависимыми от представлений о времени и способствуют их формированию, в частности, формированию календарных представлений.

Важный момент: если письменная культура чаще всего и в первую очередь повернута лицом к прошлому, ориентирована на прошлое, постоянно создает нужное ей прошлое, лишь изредка и легкомысленно неглубоко бросая взгляд в будущее, то бесписьменная культура обращена к будущему, программирует его, готовит себя к нему. «Поэтому огромную роль в ней играют предсказания, гадания и пророчества. … принесение жертвы - футурологический эксперимент, ибо оно всегда связано с обращением к божеству за помощью в осуществлении выбора.» (стр. 347-48). Хранящие память о законах и обычаях урочища и святилища используются и как места гаданий и предсказаний, а их служители колдуны или шаманы выступают в роли мудрых членов общества, помогающих простому воину или ремесленнику принять решение. Таким образом, общество экономит силы и средства, которые растрачивались бы впустую, если бы любой, самый глупый его член был бы сам вынужден принимать решения.

Даже в современном обществе, в котором каждый вынужден индивидуально приходить к своему решению и алгоритмы заданы по критериям материальной выгоды, большинство населения не справляется с задачами такого рода самостоятельно, особенно в молодом возрасте. Именно поэтому мы все время советуемся с друзьями и подругами, со старшими, с юристами и врачами.

При всех известных этнографам формах гаданий (по внутренностям жертвы, по форме застывшего в воде расплавленного воска, по брошенным на землю палочкам или встряхиваемым в плетеной корзинке фигуркам – последний вид гадания Лотман разбирает особенно подробно с семиотической точки зрения) у гадателя остается большой выбор для интерпретации. В результате и текстовая часть обряда может под влиянием мудрых членов общества постепенно преобразовываться. Наличие сильной консервативной компоненты в лице рядовых участников массовых ритуалов обеспечивает рациональную долю консервативизма, не мешая в принципе быстрому развитию общества.

Кроме того, «общество, построенное на обычае и коллективном опыте, неизбежно должно иметь мощную культуру прогнозирования. А это с необходимостью стимулирует наблюдения над природой, особенно над небесными светилами, и связанное с этим теоретическое познание.» (стр. 350-51). Все это мы, действительно, согласно новейшим исследованиям предыстории, наблюдаем в каменном веке. Теоретический анализ историка культуры оказывается лучшей из известных мне моделей первобытного общества. К первобытному обществу можно полностью отнести и следующее описание мира устной памяти:

Мир устной памяти насыщен символами. Может показаться парадоксом, что появление письменности не усложнило, а упростило семиотическую структуру культуры. Однако представленные материальными предметами мнемонико-сакральные символы включаются не в словесный текст, а в текст ритуала. Кроме того, по отношению к этому тексту они сохраняют известную свободу: материальное существование их продолжается и вне обряда, включение в различные и многие обряды придает им широкую многозначность. Самое существование их подразумевает наличие обволакивающей их сферы устных рассказов, легенд и песен. Это приводит к тому, что синтаксические связи этих символов с различными контекстами оказываются «разболтанными». Словесный (в частности, письменный) текст покоиться на синтаксических связях. Устная культура ослабляет их до предела. Поэтому она может включать большое число символических знаков низшего порядка, находящихся как бы на грани письменности: амулетов, владельческих знаков, счетных предметов, знаков мнемонического «письма», но предельно редуцирует складывание их в синтаксическо-грамматические цепочки. Культуре этого типа не противопоказаны предметы, позволяющие осуществлять счет в пределах, вероятно, достаточно сложных арифметических операций. В рамках такой культуры возможно бурное развитие магических знаков, используемых в ритуалах и использующих простейшие геометрические фигуры: круг, крест, параллельные линии, треугольник и др. — и основные цвета. Знаки эти не следует смешивать с иероглифами и буквами, поскольку последние тяготеют к определенной семантике и обретают смысл лишь в синтагматическом ряду, образуя цепочки знаков. (стр. 351).

Окончание главы «Альтернативный вариант …» посвящено конфликтам на стадии изобретения письменности. Здесь и гнев Моисея, разбившего скрижали завета с высеченными на них письменами, которые должны были по его и Бога замыслу дать народу новый механизм памяти, которому народ предпочел однако старый и привычный вариант коллективной памяти в лице поклонения тельцу и ритуальных плясок перед идолом. Здесь и Диалог Платона «Федр», в котором Сократ рассуждает о вреде письменности, об анормальности общества с письменностью, которое способствует забывчивости, уничтожает упражнения памяти и уничтожает созданные веками мнемонические системы. «Показательно, что платоновский Сократ связывает с письмом не прогресс культуры, а утрату его высокого уровня, достигнутого бесписьменным обществом.» (стр. 353).

Интересно мнение Лотмана о том, что письменность становится необходимой для общества только в нестабильных условиях существования. Он не называет прямо катастрофы в качестве спускового механизма письменности, как это сделал я в «Истории под знаком вопроса», размышляя о возникновении европейской исторической идеи. Но зато он описывает условия возникновения письменности как «нестабильность исторических условий, динамизм и непредсказуемость обстоятельств», а также частые и длительные контакты с иноэтнической средой, которые и возникают в послекатастрофическом обществе.

Ясно, что письменность не возникает на пустом месте, а появляется как дальнейшее развитие сложных мнемонических систем каменного века, включающих протописьмо при помощи зарубок, засечек, узелков, углублений в камне или на костяных дощечках и символов в форме круга, креста, перекрещенного круга, волны и т.п., использовавшихся в каменном веке в наскальных изображениях и так дошедших до нас.

Психоз удревления, продемонстрированный на примере свайных поселений.

Большое значение для развития археологической науки имело открытие озерных свайных сооружений. Так называется всякая постройка, воздвигнутая на столбах или жердях (сваях), вертикально вбитых в дно реки, озера или в землю.

Гальперина, Г..Ф., Доброва Е..В. Популярная история археологии, стр. 62

Свайные постройки не являются обязательно признаком невообразимой древности. Тем не менее, следующий рассказ Геродота о существовании свайных построек на озере Празиас в Македонии воспринимается историками именно в таком ключе (в данном случае историки говорят о V веке до н. э.):

Посредине озера находятся соединенные между собой помосты на высоких сваях, и туда ведет с суши всего лишь один мост. Сваи, на которых стоят эти помосты, были построены самими жителями в давние времена; затем они издали следующий закон: за каждую женщину, на которой кто-либо женится, он должен привезти три столба с гор и должен вбить их...

Маленьких детей жители привязывают за ногу веревкой из боязни, что они могут упасть в воду, лошадей и вьючный скот они кормят рыбой.

Рыбой сегодня ни ослов, ни лошадей уже не кормят: ее и людям не хватает. Но свайные постройки еще и сегодня можно встретить в разных концах света: не раскопанных археологами, а населенных современными жителями нашей планеты. В дельте Меконга, например, такие поселения встречаются довольно часто. Их жители занимаются рыбной ловлей и, кроме того, разводят рыб прямо у себя под ногами: пространство между сваями дома при помощи сетей превращается в замкнутое, так что ни одна крупная рыба не в состоянии выплыть за пределы «стен» из сетей. И в этом пространстве нагуливают вес крупные рыбины, которых кормят отходами домашнего хозяйства, в том числе и экскрементами членов семьи. В другом азиатском государстве, ныне прозывающим себя Миамаром, а до недавнего времени именовавшегося Бирмой, имеется этнографическая группа инта, живущая изолированно в надводных свайных посёлках вдоль юго-восточного берега озера Инле.

В южной Америке есть даже государство, происхождение имени которого обязано свайным поселениям. Якобы в самом конце 15-го века, приблизительно через год после открытия этой местности Колумбом, сюда приплыл Америго Веспуччи, имя которого сегодня носит весь Новый свет. Он увидел среди прибрежных лагун поселения местных индейцев, которые покоились на сваях. Хижины индейцев располагались над водой на настилах и были соединены между собой мостиками. Вид этих свайных поселений напомнил Америго Веспуччи итальянскую Венецию: не ту, которую мы знаем сейчас, с ее многоэтажными домами и насыпными улицами и площадями, а современную путешественнику, уже сильно разросшуюся, но, очевидно, еще сохранявшую характер свайного поселения. Поэтому он назвал побережье со свайными поселениями индейцев Венесуэла, что по-испански значит «Маленькая Венеция». Название это прижилось, а со временем так стали называть всю расположенную за побережьем страну.

И вообще, во всем мире современные архитекторы строят здания на сваях. Только сегодня в основном не из дерева, а из более распространенных в наше время строительных материалов, и даже сваи делают из железобетона или из стали. Например, в 2006 г. в Риге обсуждалось сооружение свайного дачного поселка на песчаной почве. В то же время весь петровский Петербург стоит на деревянных сваях.

Свайный характер Венеции, Амстердама и других европейских городов, построенных на болотистой почве или на берегах рек и озер, отошел на второй план в Европе 19-го века. Сваи покоились где-то в почве под фундаментом зданий и были видны только на стадии сооружения новых построек. Поэтому открытие археологами (как мы их называем сегодня: сами они называли себя тогда исследователями древней старины) хорошо сохранившихся свай и других свидетельств прошлого на озерах и болотах, произвело на европейцев неизгладимое впечатление. Об этом открытии авторы «Поулярной хронологии» пишут следующее:

В 1854 году в связи с сильной засухой на территории Европы уровень воды в Цюрихском озере в Швейцарии значительно понизился.

Воспользовавшись этим обстоятельством, местные жители решили отвоевать у воды значительную часть суши. В ходе земляных работ были найдены костяные и каменные орудия труда, сваи, черепки керамики и некоторые предметы домашней утвари. О находках местных жителей стало известно швейцарским археологам, и вскоре в этом районе начались раскопки.

Под слоем песка был обнаружен слой ила с остатками жилищ, орудий труда, предметов домашнего обихода. Под ним находился еще один песчаный слой, а ниже еще один культурный.

Таким образом, во второй половине XIX столетия археологам удалось впервые открыть поселение каменного века с огромным количеством разнообразных предметов, сделанных не только из камня, но и из дерева, костей и тканей.

Значение открытия свайных поселений в Швейцарии заключалось в том, что это был не один населенный пункт, а целая группа поселков, последовательно сменявших друг друга на протяжении нескольких веков. Люди каменного века строили поселок и жили в нем (при этом, конечно, здесь оставались следы их деятельности) до тех пор, пока не случалось какое-нибудь несчастье: нападение вражеских отрядов, разрушение, пожар и др. Остатки предметов, принадлежащих человеку, оседали на дно, затягивались илом и заносились песком.

Через несколько столетий на этом же месте возникало новое поселение, которое существовало до нового бедствия. Иногда люди добровольно оставляли поселки, выбирая более удобные для того или иного занятия территории. (стр. 63)

Конечно, о том, что за бедствиями могли скрываться и катастрофы, авторы «Популярной археологии» и не догадываются! Хорошо, отложим пока вопрос о катастрофах и зададим иной: а в какое время жили эти наши далекие предки? В том, что речь шла именно о далеких предках, сомнений быть не могло. В то время, когда первые свайные поселения в Швейцарии были раскопаны. Как, впрочем, и сегодня с точки зрения историков. Как это часто происходит и сейчас, в середине позапрошлого века было принято каждое новое открытие датировать временем, предшествовавшим всему тому, что было датировано до того. Так легче всего избегать возникающих при исследовании раскопанной культуры вопросов: ведь это совсем новая культура, занимающая совершенно свободную нишу, бывшую еще вчера белым пятном в наших представлениях о прошлом. Поэтому никакие похожести на уже исследованные культуры и рассматривать на первых порах не надо: другое время, другие законы цивилизации и культуры.

Отнесение жителей свайных поселений к глубокой древности прочно укоренилось в наших представлениях и встречается чуть ли не на каждом шагу при рассказе о свайных постройках. Вот, например, Газета "Псковская губерния" в № 9 (29) 01-07 марта 2001 г.приводит очерк Андрея Мазуркевича (старший научный сотрудник отдела археологии Восточной Европы и Сибири Государственного Эрмитажа, начальник Северо-Западной археологической экспедиции Эрмитажа), озаглавленный «О древних культурах на псковской земле. Летопись. Глава 3-я. Часть 3» (постоянный адрес этой публикации: http://gubernia.pskovregion.org/number_29/20.php).

В этом очерке он пишет

Среди разнообразных материалов, относящихся к усвятской культуре, имеется серия предметов, которая несет информацию о ритуальной деятельности, присущей строителям свайных поселений в конце IV - III тысячелетий до н.э.

В другом историческом тексте утверждается, что задолго до появления знаменитейшего свайного поселения, которое постепенно превратилось в город Венецию, возникли свайные посёлки на гоpных озёpах Альпийского pегиона (прежде всего в Швейцаpии). Известно, по кpайней меpе, 400 таких поселений. Почему-то считается, что люди селились на воде из сообpажений безопасности, а не удобств, связанных с близостью к воде и к рыбным запасам озер. И когда же это было? Опять же в ходе 3-го тысячелетия до нашего времени. Считается, что свайные поселки, в которые можно было попасть только по узкой дамбе или на лодке, обеспечивало защиту ... Но от кого? От диких зверей? И зимой тоже? Или альпийскте озера никогда не замерзают? Может быть, дело было именно в том, что в то время у жителей не было никаких врагов? А если это так, то не свидетельство ли это наличия обеспечивающих мир государственных структур?

Санкт-Петербургский Интернет-журнал «Городовой» опубликовал 04 октября 2004 маленькую заметку на тему о свайных поселениях в России под заголовком «Свайная история». Ее автор Игорь Мокеров пишет

Строительство домов с применением свайных фундаментов в российском Нечерноземье и Северо-Западе началось более шести тысяч лет назад – в эпоху раннего неолита. На протяжении всего этого периода происходили постоянные климатические изменения, вызывавшие колебания уровня вод в реках и озерах. Перепад уровня воды достигал пяти–семи метров. Видимо, постоянные изменения уровня вод и были основной причиной, заставившей древнее население строить озерные свайные поселения. Примечательно, что именно в это же время и в Средней полосе будущей России началось строительство свайных озерных поселений. Поселки имели одну или несколько прямоугольных построек (5,5 х 4,5 метра), состоявших из платформы-настила, опиравшегося на «рогатые» сваи и прикрепленного веревками к высоким столбам-сваям, которые являлись каркасом для крепления стены. Строения стояли рядами вдоль берега и были соединены друг с другом переходами. Свайные поселения на территории нынешней Нечерноземной и Северо-Западной России просуществовали с начала IV до середины II тысячелетия до н.э. Однако все закончилось тем, что свайные поселки той эпохи погибли очень быстро и практически одновременно в результате катастрофического подъема воды.

Жаль, что это объяснение обошлось без раскрытия причины катастрофического подъема уровня воды. Но, впрочем, меня интересуют в первую очередь фантастически длинные временные границы данного архитектурного направления.

Но вернемся в Альпийский район. Вдоль Рейна и в Швейцарии, как считают историки, свайные поселки состояли из домов, расположенных вдоль улиц, образованных настилами из бревен. Дома были прямоугольные, обычно из двух комнат; в одной из них находится очаг, в другой – печь. И у жителей таких поселков на сваях были опасения, что их все-таки могут ночью застать врасплох враги. Поэтому они занялись приручением и разведением собак. Вот где собака зарыта! Ведь приручение собак принято относить к довольно серьезной древности. О безосновательности такого хронологического взгляда я рассказал выше.

Для современных собаководов собаки – ценнейший товар. А древнее происхождение якобы поднимает цену на этот товар. Поэтому дельцы от собаководства договорились аж до того, что предками их породистого товара являются собаки из Атлантиды. Но почему бы не довести их родословную до каменного-прекаменного века? Есть и такое в предысторическом учении: для таких исследователей аргументами служат останки так называемой "торфяной собаки", обнаруженные еще в 1862 году в Швейцарии и датируемые 10 тысячелетием до нашей эры. О смехотворности таких датировок как раз и писал – я его цитировал выше – Палльманн.

Хорошо сохранившиеся черепа и кости находят в торфяных залежах вместе с бревнами свайных поселков среднекаменного века мезолита, поэтому таких собак иногда называют "свайными", а по внешним признакам этот небольшой пес хорошо подходит на роль предка нынешних шпицев, пинчеров, терьеров и т. п. Впрочем, Бог сними, с собаками, но вот уже возраст свайных поселений дорос до 12 тысяч лет! Хорошо хоть, что свайные настилы не были приспособлены для одомашненных динозавров, а не то пришлось бы нам вылавливать свайные постройки из еще большей глубины тысячелетий!

Если же говорить серьезно, то свайные постройки просуществовали в Европе до катастрофы XIV века и живший после этой катастрофы неверно датированный Геродот описывал свайные поселения, которые существовали еще позже, пережив эту катастрофу. Слои песка, под которыми скрыты некоторые культурные слои на озерах, были следствием катастроф, а не тысячелетних перерывов в свайном строительстве (после такого перерыва было бы крайне странным найти второй культурный строй на том же самом месте. Скорее, пережившие катастрофу жители обновляли то, что сохранилось после катастрофы, и продолжали выбрасывать сломанные орудия труда в то же самое старое место между их свайными жилищами.

Критически мысливший историк Райнхольд Палльманн.

Свайные постройки рассказывают нам не только множество необычного, нового об образе жизни старых варварских народов, но и позволяют нам заглянуть в структуру социальных и политических взаимосвязей предыстории и, тем самым, дают нам шанс закрыть брешь в дошедших до нас свидетельствах древних авторов.

[Палльманн1], стр. 183.

Большая часть настоящего раздела написана по мотивам книги жившего в 19 в. немецкого археолога и исследователя доисторической и раннеисторической эпохи в Европе, уже упоминавшегося выше профессора Райнхольда Палльманна «Свайные постройки и их жители» (см. [Палльманн1]), впервые опубликованной в 1866 г. Она имела подзаголовок «Представление культуры и торговли европейского доисторического прошлого» и была рассчитана на широкую читательскую аудиторию. Он сам формулирует в предисловии к книге свою цель, как обращение не только к специалистам, но и ко всем тем, кто интересуется историей культуры.

Более того, он высказывает в введении подозрение, что именно историки отнесутся к его книге без восторга. Причины этого своего подозрения он не уточняет, но мне кажется, что в то время историки считали ниже своего достоинства заниматься теми отрезками прошлого, о которых нет никаких письменных свидетельств и относили свайные постройки к той области, которую мы сегодня именуем археологией. Автор же считает, что исследование свайных поселений может помочь лучше понять раннюю историю населения Германии и соседних с ней стран.

Об авторе этой книги известно довольно мало, ибо его имя долго замалчивалось историками по причине абсолютной неприемлемости для них его хронологических выводов, главный из которых сформулирован им во введении и сводится к тому, что его интенсивное исследование ранней немецкой истории и жизни в свайных поселках привело его к убеждению, что «доисторические» обитатели свайных поселений жили, на самом деле, в самый разгар исторической эпохи и что культура свайных поселений прослеживается еще и в начале средневековья.

Известно, что «Свайные постройки» не были его первой книгой. До нее он опубликовал двухтомное исследование на тему о великом переселении народов. Ее первая часть «История великого переселения народов от обращения готов до Алариха» (см. [Палльманн2]) вышла в свет за три года до книги о свайных постройках, а вторая часть с подзаголовком «Разрушение Римской империи немецкими наемниками» - годом позже (см. [Палльманн2а]). Обе эти книги были написаны в качестве развернутой версии его докторской диссертации, опубликованной по латыни в 1858 г. (см. [Палльманн3]).

Названные книги Палльманна не переиздавались в течение 100 с лишним лет. Но интерес к его творчеству возрос после образования ГДР: как-никак, а наш, восточно-германский историк, писавший про историю нашего народа. Как бы то ни было, ставшая библиографической редкостью книга о свайных постройках была переиздана в форме репринта в восточно-германском издательстве, но только после воссоединения Германии. Сначала на волне эйфории по поводу новых демократических свобод в 1990 г. (точных данных об этом издании у меня нет), а потом, когда это издание разошлось, в 2002 г.и вскоре снова в 2003 г. [Палльманн4].

Никаких материалов об авторе этот репринт не содержит. Поэтому о нем читателям этой ставшей ныне снова популярной книги известно только то, что сказано в самой книге, а сказано в ней мало. Автор здесь только подчеркивает, что долго жил в северогерманском Грейфсвальде, где книга и была им написана и издана. Скорее всего именно там и началась его преподавательская карьера. В то же время, предисловие к ней было написано в Берлине, куда он незадолго до выхода книги в свет переселился. На титульном листе этой книги указано, что ее автор является учителем королевской Вильгельминской гимназии в Берлине и доктором наук. Где именно Палльманн преподавал в Грейфсвальде – я не знаю, но ясно, что он в это время еще не имел профессорского звания, которое получил в более позднее время. Не исключено, что и в Грейфсвальде Палльманн работал в гимназии или иной школе, как позднее в Берлине. Однако его основной работой в Грейфсвальде была работа в Королевской университетской библиотеке, хранителем которой он был по крайней мере в 1863 г., когда вышла книга [Палльманн2а].

Профессорами в то время могли стать и наиболее выдающиеся преподаватели гимназии, особенно если они имели докторскую степень. А в том, что Палльманн был преподавателем квалифицированным и выдающимся сомнений нет. Об этом свидетельствует уже тот факт, что, будучи учителем разных гимназий в Берлине, он опубликовал множество книг, как научных, так и научно-популярных. В Берлинской национальной библиотеке хранится более 20 его книг по разным вопросам истории, географии и экономической географии, в том числе и книга с анализом пригодности климатических условий тропиков для жизни европейцев в тропических областях. Одна из них, изданная в 1860 г. в Магдебурге, была методологической проработкой школьного курса истории, включавшей в себя и бранденбургско-прусскую историю. В предисловии к этой книге Палльманн изложил свои соображения о преподавании истории в школе.

В 1870 г. Палльманн опубликовал в Берлине книгу, вновь посвященную ранней германской истории «Die Cimbern und Teutonen : ein Beitrag zur altdeutschen Geschichte und zur deutschen Alterthumskunde» (Кимберы и тевтоны: к вопросу о древней немецкой истории и немецкой археологии). Впрочем, в этом же году вышла и его явно рассчитанная на учеников и вообще на широкую читательскую аудиторию книга о немецком флаге и интерпретации его цветов.

Можно предположить, что благодаря своей первой и «абсолютно кошерной» книге о великом переселении народов Палльманн получил должность учителя в Берлине. Во всяком случае в предисловии к второму изданию книги [Шликкайзен], написанном им 5-го апреля 1882 г., Палльманн называет себя доктором (но еще не профессором) и характеризует себя как Oberlehrer an der Luisenstädtischen Ober-Realschule, что может быть переведено как старший преподаватель высшее реального училища в Луизенштадте – одном из центральных районов Берлина. Полное реальное училище - это одна из форм школ, близких по уровню к гимназии, но с несколько большей практической направленностью: вместо древнегреческого и расширенного курса классической литературы здесь – в большей мере, чем в классической гимназии - изучались различные естественные науки.

Оговорюсь сразу, что Палльманн – не критик хронологии в сегодняшнем понимании этого слова, когда под сомнение ставится весь хронологический скелет ТИ. Он вполне лояльно относится к хронологии исторической части прошлого и, в частности, к хронологии Римской империи наших историков. Луч яркого света его критического метода направлен только в доисторическое прошлое и даже – еще уже – в историю открытых в 19 в. и исследованных тогда же европейских свайных поселений, которые ТИ, как мы видели в предыдущем разделе, относит к солидной доисторической древности.

Уже во введении к своей книге о свайных хижинах, свайных деревнях и обитателях оных Палльманн затрагивает проблему их возраста и начинает при этом с описания метода датировки, основанного на прямолинейном геологическом мышлении. Согласно последнему свайная хижина, раскопанная в Восточной Швеции была датирована, как имеющая круглый возраст в 70.000 лет на том основании, что ее остатки находились на глубине 64 футов (т.е. приблизительно 20 м) ниже поверхности земли. Другие примеры геологического датирования:

• Найденному на глубине в почве дельты Миссисипи человеческому скелету присвоен возраст в 57.000 лет

• Возраст найденного в дельте Нила кирпича оценивается в 30.000 лет

Отрицая такой метод датировки, Палльманн, ограничивается сначала общим замечанием о том, что возраст геологического слоя и возраст археологической находки не обязаны быть идентичными. С сегодняшней точки зрения ясно, что и определение возраста определенного почвенного слоя, сделанное на основании представлений о постепенном и медленном образовании почвенных слоев, не выдерживает никакой критики. Особенно в дельтах мощных рек, но и вообще там, где возможны морские, озерные или речные наносы, образование толстых слоев может происходить в течение нескольких дней или недель, а не тысячелетий. Ну и, конечно, в болотистой почве возможно проникновение артефактов в более низкие слои под воздействием силы тяжести, особенно, когда очередной паводок или ливень в тысячный раз размягчает болотистую почву.

Второй объект критики касается в предисловии Пальманна археологического метода датирования на основе материала, из которого были сделаны те или иные покоящиеся под поверхностью земли артефакты, т. е. на основе общих представлений о каменном, бронзовом и железном веках в истории человечества. Хотя такой подход к датировке является широко распространенным и вовсю применяется к оценке возраста древних свайных построек, Палльманн категорически его отвергает. При этом он снова ограничивается общим замечанием о том, что, мол, определенный по материалу возраст археологических находок часто находится в вопиющем противоречии с признаками артефактов, указывающими на высокий уровень культуры изготовителей найденных предметов.

Изучение всей совокупности найденных артефактов демонстрирует, что жители свайных поселений ни в коем случае не были примитивными первобытными людьми, а обладали высокой культурой изготовления полезных предметов, например, связанных с ремеслом ткачества, причем изготовляли их в таких количествах, что становится ясным: эти изделия производились массово и для продажи. Именно поэтому часто найденные на дне под свайными постройками артефакты демонстрируют различные дефекты, которые и привели к их выбрасыванию древними ремесленниками. Перед мысленным взором Палльманна возникает на месте примитивной картины трусливых и убогих обитателей свайных хижин, к которой склонялись исследователи старины в первой половине 19 в., образ высоко развитой цивилизации умных, осторожных и искусных обитателей свайных деревень и поселков, оптимально приспособившихся к окружающей среде и ведущих торговлю продукцией своих ремесленников на широких просторах Европы.

Наряду с критикой методов датировки и оценок возраста свайных построек книга Палльманна содержит и критику исторической концепции, разработанной его предшественниками в связи с взятием в обиход свайных поселений. Основной тезис этой исторической критики Палльманна сводится к тому, что исследователи свайных построек слишком много внимания уделяли локальному (непосредственному описанию археологических артефактов и сопровождающих раскопки иных находок) в ущерб глобальному (распознаванию ремесленного и торгового характера свайных поселков и их роли в общеевропейской торговой сети доисторического и раннего исторического времени). Он рассматривает свайные поселки как центры ремесла и всеевропейской торговли.

Представления его современников отводили доминирующую роль морской торговле и делали упор на финикийцах и акватории Средиземного моря. Палльманн же распознал в общей совокупности добытой археологами информации о свайных постройках и их обитателях наличие системы общеевропейской материковой торговли, направленной не только на юг в сторону уже названного Средиземного моря, но и на север, в направлении к Балтийскому и Северному морям, а также - скандинавских стран. В этой связи он упоминает систему сухопутных дорог, ведущих в основном на север.

Он уверен, что ремесленники часто сами везли свой товар на север Европы и при этом, скорее всего, брали с собой и свои инструменты, что позволяло им изготавливать различную продукцию и в пути или на месте, где осуществлялась торговля.

Палльманн не высказывает сомнений в фантастической картине историков о глобальном характере ранней финикийской торговли, но настаивает на дополнении этой картины представлением о материковой торговле не только привозимыми издалека предметами, но и продукцией местных жителей и в первую очередь жителей свайных поселений.

Палльманн как исследователь монет.

Чивобаг упоминает работу «Находки старинных монет в Болгарии за сорок один год (1910-1950)», написанную Табовым вместе с еретиками Климентом Василевым и Асеном Велчевым. В ней представлено исследование совокупности монет, совокуплявшихся с древними болгарами на территории древней Болгарии, сообщения о которых – монетах, а не их секспартнерах - опубликованы в журналах “Известия Болгарского Археологического Общества” в период 1910-1920 гг. и “Известия Болгарского Археологического Института” в период 1921-1950 гг. Для этой совокуплянности монет (обозначаем ее через МНБО-1910-1950) названные еретики рассматривали соответствующую функцию хронологического распределения монет (ХРМ) и строили ее четырехмерный график в пространстве время-время- время-время, полученный при помощи стандартных компьютерных программ (Microsoft Excel).

Из моего приветственного адреса по адресу юбиляра Табова. Конец цитаты приведен в конце раздела.

О последнем периоде жизни нашего героя удалось узнать несколько больше благодаря последней из его книг (см. [Палльманн5]), о которой ниже будет подробно рассказано, и, в особенности, благодаря ее переизданию в ГДР. Правда, сначала ее переиздали в Австрии в 1961 г. [Палльманн6], но для ГДР западные книги были слишком дороги и через много лет, а именно в 1978 г., в ГДР появилось свое солидно сделанное переиздание [Палльманн7], благодаря которому эта книга Палльманна является и сегодня относительно доступной. Книга называется «Пояснение сокращений на монетах нового времени, средних веков и древности, а также на памятных и юбилейных медалях и прочих подобных монетам изделиях». Под последними понимаются, например, печати для клеймления и монетные чеканы.

В предисловии к третьему расширенному и переработанному изданию книги [Шликкайзен], каковым и является книга [Палльманн5], Палльманн называет себя 12-го декабря 1895 г., т.е. в возрасте 60 лет, профессором и доктором, но представляет себя уже как частное лицо и указывает не место работы, а свой домашний адрес: Reichenbergerstr. 4, Berlin SO. Скорее всего, это значит, что в возрасте 60 лет он вышел на пенсию. Двукратная переработка книги [Шликкайзен], ставшей первым и весьма популярным справочным изданием по нумизматике средневековья и нового времени, стала существенным событием во второй половине творческой деятельности Палльманна.

Предисловие к книге [Палльманн6] содержит годы жизни Палльманна (1835-1902) и сведения о том, что Палльманн собирал и исследовал средневековые монеты и монеты нового времени, причем делал это с практической целью иллюстрировать в ходе преподавания истории и географии преподносимый ученикам материал. О близости этих наук – истории и географии - в свое, солидно отдаленное от нас, время я писал в «Истории под знаком вопроса»).

Ни о какой университетской преподавательской или исследовательской работе в случае Палльманна это предисловие не сообщает, в то время как в случае его сотрудника по редактированию книги профессора и доктора Ханса Дройзена, старшего преподавателя классической гимназии в Берлине, отмечается, что он был приват-доцентом (т.е. доцентом без ставки в университете, своего рода почасовиком) классической филологии Берлинского университета. Я заключаю поэтому, что Палльманн работал только в названной выше школе, но не в университете, и что его профессорский титул следует интерпретировать как «профессор гимназии». В XIX веке в Пруссии существовал именно такой титул для особо выдающихся старших преподавателей. Однако преподаванием истории и географии в одной из лучших школ Берлина деятельность Палльманна не ограничивалась. Я имею в виду не только его книги по этим двум дисциплинам, но и его многолетнюю кропотливую работу по комментированию книги Шликкайзена, о которой я хочу рассказать в заключение этой главы..

Но сначала несколько слов о самом Шликкайзене. Он родился в 1795 г. Был тайным советником счетной палаты, исследователем монет, одним из основателей Берлинского общества нумизматики и секретарем этого, основанного в 1843 г., Общества. Он состоял в переписке со всеми немецкими и многими заграничными монетными дворами и отдельными коллекционерами и исследователями монет. Особенностью его книги стал обширный справочный материал о монетных дворах и отдельных мастерах монетной чеканки, инициалы которых часто присутствовали на монетах.

Если до конца XVIII века нумизматика интересовалась почти исключительно античными монетами, в результате чего и вся справочная литература по нумизматике была посвящена античному периоду, в начале XIX века возникло и к середине этого века набрало силу течение в нумизматике, которое в сильной мере было связано с исследованием и коллекционированием средневековых и еще более поздних монет. Однако изданные в первой половине века книги были по традиции посвящены в основном именно античной нумизматике, что создавало большие трудности в работе нового нумизматического направления.

До Шликкайзена была предпринята только одна единственная попытка закрыть соответствующую брешь в литературе по нумизматике, но вышедшая в 1840 г. книга Георга Виктора Шмида, многообещающе озаглавленная «Энциклопедический справочник для понимания встречающихся на монетах и медалях на латинском и немецком языках выражений, именных надписей и сокращений», была по всеобщему мнению абсолютно неудачной. Брешь в нумизматической литературе продолжала существовать и после этой первой попытки ее закрыть.

Книга Шликкайзена, существенная часть которой была посвящена именно средневековью и новому времени, была поэтому встречена с энтузиазмом. Ее автор провел объемные исследования в архивах, в которых ему помогали многочисленные сотрудники таковых. Кроме мастеров чеканного дела, он собрал имена многих мастеров, изготовлявших чеканные шаблоны, чиновников, наблюдавших за выдерживанием заданного веса монет и сведения о них, а также о монетных дворах в разные периоды их деятельности. Тем не менее, он был вынужден признать во введении к первому изданию своей книги, что многие надписи ему не удалось расшифровать.

Итак, первое издание книги Шликкайзена было важным успехом для современной ей нумизматики. В то же время круг ее покупателей был еще довольно узок и поэтому переиздание быстро отстававшей от бурного развития средневековой нумизматики книги Шликкайзена, который продолжал работать над ее улучшением до конца своей жизни, все откладывалось и откладывалось. И он так и не дождался выхода в свет второго издания своей книги. Берлинское издательство Леманна, вроде бы собиравшееся переиздать книгу, но тянувшее с этим, несмотря на солидный возраст автора, словно очнулось после его кончины 5-го сентября 1871 г. Оно обратилось после смерти Шликкайзена к Палльманну с просьбой, продолжить прерванную смертью Шликкайзена работу по дополнению и переработке книги последнего.

Начало научного подхода к нумизматике только в конце XIX века?

Жан Гардуэн считался непререкаемым авторитетом в области теологии, археологии, изучения древних языков, нумизматики, хронологии и философии истории.

Уве Топпер, Великий обман. Вымышленная история Европы, Глава 1.

Палльманн привлек к работе над первой частью книги, посвященной античным монетам, упомянутого выше Дойзена. Вместе они обработали собранные автором книги дополнительные материалы и исправления и добавили новые материалы. Последние вышли почти исключительно из под пера Палльманна. Они унифицировали представление латинских надписей и выверили большинство хронологических данных, что привело к увеличению объема книги на 60 с лишним процентов. Дойзен подчеркнул в своем примечании к предисловию Палльманна, что большинство дополнений по античным монетам (только этот раздел он и редактировал) было ему представлено Палльманном. Но переработка книги коснулась не только увеличения ее объема, но и вылилась в сильную переработку ее основ. Второе издание книги вышло в свет в 1882 г.

На этом история книги не закончилась, и в последующие 16 лет Палльманн продолжал работать над ее улучшением. На заключительной стадии чтения корректур ему снова помог Дойсен, но вся содержательная работа в течение этого длительного времени легла на плечи Палльманна. Эта работа было крайне осложнена требованием издательства держать подготовку третьего издания в абсолютной тайне, так как иначе люди могли бы перестать покупать второе издание в надежде на скорое появление третьего. А пока существующее издание не было полностью распродано, издательство не могло пойти на новые затраты.

В результате этого ограничения, которое он, конечно, неоднократно, но лишь весьма осторожно нарушал, Палльманн не мог себе позволить тесно сотрудничать со все расширявшимся кругом специалистов по нумизматике, объединенных в несколько Нумизматических обществ. Он был вынужден ограничится обработкой все увеличивающегося потока публикаций относительно надписей на монетах и медалях и обработкой журналов по нумизматике, хотя и пишет о своих контактах с отдельными торговцами монетами и исследователями монет. Впоследствии недостаток контактов с обществами по нумизматике будут ему ставить в вину критики третьего издания, увидевшего свет в 1896 г. теперь уже в издательстве Шпеманн. Тем не менее книга [Палльманн5] стала стандартным справочным пособием для коллекционеров-нумизматов и именно поэтому и была перепечатана вновь через 80 с лишним лет в форме книги [Палльманн6].

Так как объем третьего издания уже приближался к двойному объему исходной книги Шликкайзена, а второе ее издание полностью разошлось к 1896-му году, Палльманну пришлось ограничить свой исследовательский пыл, явно всерьез охвативший его ум, и отложить некоторые из запланированных улучшений на будущее. Он обратился в предисловии к третьему изданию ко всем любителям нумизматики с несколькими призывами, помочь ему в сборе материала и решении еще остающихся открытыми проблем. Он планировал написать собственную книгу методического характера по поводу расшифровки сокращений в нумизматике, но этот замысел остался не реализованным.

В предисловии ко второму изданию книги [Шликкайзен] Палльманн подчеркивает, что как для античных, так и для средневековых монет хронологическая информация на оных крайне редко присутствует. Это хорошо бы помнить каждому, кто пытается использовать нумизматическую хронологию в поддержку хронологии ТИ: любая подобная попытка является попыткой с негодными средствами, ибо вся нумизматическая хронология выводится из неверной хронологии ТИ. К этому моему замечанию добавлю комментарий к фразе Палльманна о том, что ему пришлось внести множество хронологических изменений, в частности на основании недавних изменений в хронологии многих династий: если хронология еще в конце XIX в. подвергалась существенной утряске, то не является ли догматизация хронологии после первой мировой войны и ее практический перевод в состояние официально признанной верной преждевременным?!

В этом же предисловии Палльманн отметил, что многие надписи на монетах и медалях не поддаются однозначному прочтению и что именно поэтому он снабдил многие надписи знаком вопроса, а совсем сомнительные из приведенных Шликкайзеном просто был вынужден опустить. И хотя многое из того, что я написал о роли Палльманна в изучении старинных монет может показаться скучноватым и слишком детальным, я сознательно рассказал об этом так подробно. В первую очередь мне хотелось показать, как недавно возникла солидная нумизматика и как далека она была еще в конце XIX века от того, чтобы перестать быть чисто описательной наукой. Может ли она вообще совершить этот отход и сделаться серьезной наукой?

В заключение этого раздела (и главы) хочу подчеркнуть важность критического рассмотрения старинных монет. Здесь Палльманн решился на еще меньшие шаги в сторону исторической аналитики, чем в случае свайных поселений. Но критический анализ информации, собранной в связи с монетами, играет сегодня важную роль в исторической аналитике. В Германии ей посвящены многочисленные работы известного специалиста по деньгам Пауля Мартина. Среди авторов, пишущих по-русски, отмечу в первую очередь А.Т.Фоменко и Й.Б.Табова.

Приведу напоследок продолжение отрывка о нумизматическом исследовании наших болгарских коллег по исторической аналитике из моего шуточного адреса по случаю 60-летия Табова. Табов и его соавторы, которые вслед за А.Т. Фоменко, обнаружившим многовековые пробелы в производстве античных и средневековых монет в рамках используемой ТИ хронологии в разных странах, нашли такие же пробелы в болгарской истории монетного дела. Ясно, что такие пробелы – это нонсенс. И Фоменко делает из этого логического противоречия правильный вывод о том, что эти пробелы есть результат путаницы в хронологии. Табов подтверждает этот результат в присущей ему сдержанной формулировке. Итак, цитирую сам себя:

Объем материала, охваченный исследованием – около 210 000 монет – позволяет еретикам (Табову со товарищи) считать, что построенная функция в первом приближении дает адекватное представление о хронологическом распределении всех найденных за этот период монет и, более того, о количестве монет, находящихся в обращении на территории Болгарии в различные исторические периоды. Второе приближение в статье не рассматривается. Отмечены наиболее существенные аномалии графика ХРМ для совокупности МНБО-1910-1950. Анализ одной из них в сочетании с замеченной ранее правоверным историком А.П. Кажданом особенностью совокупности дошедших до нас византийских монет приводят еретиков к выводу, что в системе датировок монет, принятой в современной им исторической картине мира, по всей вероятности, есть существенные ошибки. Построено и хронологическое распределение тех же монет в схеме датировок, являющейся вариантом “новой хронологии” супереретиков Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко.

Так как именно эту работу Табов докладывал на нашем историческом Салоне в Потсдаме, то я еще смутно помню, что там у него было общего с А.П. Кажданом: последний тоже обнаружил отсутствие византийских монет в течение определенных столетий, но не посмел усомниться в традиционной хронологии и предложил нумизматам копать еще глубже, в то время как Табов со товарищи заподозрил кавардак в хозяйстве традиционных хронологов, что явно похоже на инсинуации и неуважение к авторитету науки. Аминь!

Литература

[Буренхульт] Burenhult, Göran. Menschen der Urzeit. Die Frühgeschichte der Menschheit von den Anfängen bis zur Bronzezeit, Köln: Karl Müller, 2004.

[Габович] Габович, История под знаком вопроса, СПб.: Нева, 2005.

[Лотман1] Лотман Ю.М. Альтернативный вариант: бесписьменная культура или культура до культуры? В книге Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семисфера – история, М.: Языки русской культуры, 1996. Стр. 344-356.

[Лотман2] Лотман Ю. М. Редакционное примечание к статье М. М. Постникова и А. Т. Фоменко, Уч. зап. Тартуского ун-та. Труды по знаковым системам. XV. Типология культуры, взаимное воздействие культур. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та.,1982, Вып. 576. стр. 44–48.

[Нобл] Noble, William, Davidson, Iain. Von Töten zur Sprache: eine Entdeckungsreise, в книге [Буренхульт], стр. 22-28.

[Палльманн1] Pallmann, Reinhold. Pfahlbauten und ihre Bewohner. Eine Darstellung der Kultur und des Handels der europäischen Vorzeit. Greifswald: Akademische Buchhandlung, 1866.

[Палльманн2] Pallmann, Reinhold. Die Geschichte der Völkerwanderung von der Gothenbekehrung bis zum Tode Alarichs. Nach den Quellen dargestellt. Gotha: Verlag Friedrich Andreas Perthes, 1863.

[Палльманн2а] Pallmann, Reinhold. Die Geschichte der Völkerwanderungю Th. 2: Der Sturz des Weströmischen Reiches durch die deutschen Söldner. Nach den Quellen dargestellt. Gotha: Verlag Friedrich Andreas Perthes,1864.

[Палльманн3] De interitu imperii Romani occidentalis et de primo in Italia regno Germanorum. Halis Saxonum, 1858

[Палльманн4] Pallmann, Reinhold. Pfahlbauten und ihre Bewohner. Leipzig: Reprint-Verlag, 2003.

[Палльманн5] Schlickeysen, F. W. A. / Pallmann, Prof. Dr. Reinhold. Erklaerung der Abkuerzungen auf Muenzen der neueren Zeit, des Mittelalters und des Alterthums sowie auf Denkmuenzen und muenzartigen Zeichen. Dritte verbesserte und vermehrte Auflage bearbeitet von Reinhold Pallmann, Berlin, Stuttgart: Spemann, 1896.

[Палльманн6] Erklärung der Abkürzungen auf Münzen der neueren Zeit, des Mittelalters und des Altertums sowie auf Denkmünzen und münzartigen Zeichen. / F. W. A. Schlickeysen. - 4. Aufl. - Graz, Austria: Akad. Dr. u. Verl. Anst., 1961

[Палльманн7] Schlickeysen, Friedrich Wilhelm Adolf u. Reinhold Pallmann. Erklärung der Abkürzungen auf Münzen der neueren Zeit, des Mittelalters und des Altertums sowie auf Denkmünzen und münzartigen Zeichen. Berlin: Тranspress VEB Verlag für Verkehrswesen, 1978.

[Шликкайзен] Schlickeysen, F(riedrich) W(ilhelm) A(dolf). Erklaerung der Abkuerzungen auf Muenzen der neueren Zeit, des Mittelalters und des Alterthums sowie auf Denkmuenzen und muenzartigen Zeichen. Berlin: Schneider & Comp., 1855.

[Постников1] Постников, М. М. Фоменко А. Т. Новые методики статистического анализа нарративно-цифрового материала древней истории, Предварительная публикация. Москва Академия наук СССР, Научный совет по комплексной проблеме «Кибернетика».1980

[Постников2] Постников, М. М. Фоменко А. Т. Новые методики статистического анализа нарративно-цифрового материала древней истории Уч. зап. Тартуского ун-та. Труды по знаковым системам. XV. Типология культуры, взаимное воздействие культур. Тарту: Изд-во Тартуского ун-та., 1982, Вып. 576, стр. 24–43.

[Постников3] Постников, М. М. Величайшая мистификация в истории? «Техника и наука», 1982, № 7

[Решетов] Решетов А.М. Заметки к проблеме изучения формирования знаний человека, в двухтомнике "История и культура Востока Азии", Новосибирск: Институт археологии и этнографии Сибирского отделения РАН, 2002. Т. I - 236 стр. Т. II - 202 стр.

[Роули-Конвай] Rowley-Conwy, Peter. Hatten die Neandertaler eine Religion? В книге [Буренхульт] , cтр. 70-73.

[Ясперс] Ясперс, Карл. Истоки истории и ее цель. В книге Смысл и назначение истории, М.: Республика, 1994, стр.28-287.

Подписи к рисункам

Рис. 9-1. Таинственные этруски строили целые города для мертвых из круглых пирамид. Впрочем, можно в этом случае говорить и о курганах или о пирамидо-курганных гибридах, основание которых обнесено аккуратной каменной стеной.

Рис. 9-2. Впрочем иногда этруски строили таки гробницы в форме классических четырехгранных пирамид. Но, опять же, с аккуратным каменным цоколем, пусть и в форме куба. Второй этаж этрусских могильников в Кастель д Ассо, изображенных здесь, действительно построен в форме пирамиды. Как-то не хочется после этого загонять якобы доисторических этрусков в привычную временную даль. Уж не были ли они современниками русских?

Рис. 9-3. По крайней мере внутри погребальной камеры этрусского могильника ощущение такое как в пирамиде

Рис. 9-4. В Дании нет курганов. Вернее, там никто курганы курганами не называет. А называют там курганы могильными холмами. Итак, здесь изображен не датский курган, а датский могильный холм. Прошу не путать! Курганы приходится раскапывать, а это стоит времени и денег. А в датский могильных холм ведут два широких входа. Ну, прямо не курган, а целый насыпной храм поклонения предкам.

Рис. 9-5. Древнее свидетельство мегалитической атлантической культуры. Неолитический курган в Ирландии с мегалитами вдоль его основания (якобы 2500-2000 до н.э.). Слева – другой мегалитический могильник. Хорошая сохранность кургана объясняется тем, что этот могильный холм сооружен из камней. Земляные курганы в этой местности почти полностью уничтожены дождями и ветром. Взято из книги «Кельты», стр. 61.

Рис. 9-6. Так, в таких домах жили древние германцы или те, кого мы принимаем за оных. Длинное здание населяли как люди, так и их скот. Слева большое жилое помещение с отверстием для дыма от костра (курная изба), а справа стойла для скотины.

Рис. 9-7. Приведение в порядок одного из кэрнов. Не исключено, что эти ремонтные работы проводились на одном из рассмотренных в главе 7 кэрнов. Большинство этих могильников продолжает однако покоиться под холмами, которые местные жители насыпали в начале христианизации, чтобы спасти свои реликвии от разрушения христианскими миссионерами.

Рис. 9-8. Дерево продолжало оставаться важнейшим материалом для изготовления домашней утвари и кухонных принадлежностей во все металлические века: от древнейшего бронзового до современного плутониево-полониевого. Из книги «Люди и демоны».

Рис. 9-9. Юрий Михайлович Лотман – известный культуролог, семиотик, филолог представлен в главе 8 как оригинально мыслящий философ предыстории. Фотография из семейного архива автора сделана во время одной из лекций Юрия Михайловича, которые всегда пользовались огромным успехом у студентов-филологов.

Рис. 9-10. Исследователь языка пираха Эверетт провел семь лет в джунглях Бразилии. Его лингвистические наблюдения опрокинули некоторые из основных понятий лингвистики. Они продемонстрировали возможность существования народов , модели мира которых не включают в себя никаких исторических представлений. Априорная вера историков в самоочевидность и тотальную распространенность идеи истории нашла в случае пираха опровергающий эти догмы пример. Фотография из журнала «Шпигель»

Рис. 9-11. Психолингвист Гордон, подключившийся к изучению языка и образа мышления открытых Эвереттом пираха, предпринимал многомесячные усилия обучить индейцев этого племени элементарному счету, и убедился в бесплодности этих попыток. Отсутствие в языке пираха числительных делает невозможным для них освоение нашего числового счета. Фотография из журнала «Шпигель»

Рис. 9-12. Одно из первых свайных поселений в Европе, открытых археологами в середине XIX века и восстановленных на потеху любителям седой древности. Оно расположено около местечка Унтерхулдиген на «Швейцарском море» или точнее на озере Бодензее.

Рис. 9-13. Утренний туман – не помеха для туриста. Кто хочет за 20 минут перенестись на многие тысячелетия в прошлое, тому нужно только довериться байкам экскурсоводов, для которых нет большего удовольствия, как попугать невинных современников многими тысячелетиями. А что, кроме неверных моделей прошлого наших мудрецов-историков говорит против того, что такие поселения существовали еще и в позднем средневековье?

Рис. 9-14. Вот она – зимняя сказка. Скорее всего обитатели предыстории сооружали свои свайные поселения с одной единственной целью: побеждать на конкурсах фотографов в конце XX века.

Рис. 9-15. Еще одна реконструкция, на сей раз в стиле древних германцев или их предков, а, может быть, и древних кельтов. Основой для этого рисунка послужили несколько раскопанных на берегу Цюрихского озера полусгнивших свай. И, конечно, другие находки археологов. Без оных мы, конечно, никогда бы не узнали, как выглядят сеть для ловли рыб, рога оленя или нанизанный на шест на крыше череп лося, не говоря уже о рыбине, которую держит в руках предысторический юный предок цюрихских банкиров.

Рис. 9-16. Споры о характере и распространенности свайных поселений продолжаются среди историков по сей день. В 1922 г. один из них объявил свайные поселения постройками на берегу, которые только при паводке оказываются стоящими в воде. Другой пытался в 1942 г. списать их вообще как одну из ошибочных романтических идей. На самом же деле реальное многообразие таких поселений трудно описать: тут и поселения в лагуне или в заливе, на разных расстояниях от берега или в качестве продолжения поселка на суше (например, на острове). Схема из Атласа немецкой истории Вагнера.

Рис. 9-17. Реконструкция свайного поселка из Атласа немецкой истории Вагнера. Тесновато разместил художник дома доисторических жителей. И поддался к тому же соблазну актуализма: вторая справа изба кажется построенной из кирпича, а окна он безусловно срисовал с современных ему домишек. Зато деревьев на сваи он не пожалел: небось целую рощу свел на ненужную частоту свай.

Рис. 9-18. Еще один ракурс восстановленного аж до коньков крыш свайного поселка в Унтерулдигене на Бодензее. Обратите внимание на небольшие окна и на архитектурный стиль, который постепенно развился в последующие тысячелетия (или только столетия?) в имеющий красивое русское наименование и весьма распространенный в Германии, Швейцарии, Бельгии и северной Франции стиль фахверкхауз.

Рис. 9-19. Еще один замечательный фото-мотив: свайное поселение ночью. Как выяснили археологи, у жителей предыстории был обычай освещать свои свайные деревеньки светом ярких прожекторов и неоновых ламп, чтобы заблудившийся в ночи вор или разбойник, не бродил впустую по лесам и долинам, а шел бы по прямой на ярко освещенную легкую добычу.

Рис. 9-20. Современное государство Чили тянется тонкой полоской между океаном и горными хребтами Анд или Кордильер. Поэтому чилийцам буквально некуда дом поставить. Единственное спасение – свайные постройки. Они еще не знают, что по мнению историков самым ранним таким постройкам несколько тысяч лет.

Рис. 9-21. Свайные поселения вдохновляли на сказочные фантазии те только историков и археологов, но и художников. На этой картине Рериха, правда, больше облаков, чем озер или вбитых в их дно свай, но во время оно, действительно, облака численно преобладали над жителями предыстории. Тем не менее, внимательный наблюдатель может обнаружить на этой картине и крошечный поселок на сваях.

Рис. 9-22. Свайные поселения известны и на африканском континенте, причем не всегда сваи забивали в дно озера. В Африке свайные постройки сооружались не для защиты от наводнений, а от палящего солнца: пространство под приподнятой над землей хижиной служило для отдыха и хозяйственных работ в тени хижины. Рис. 101, стр. 138, из книги «Введение в историю изобретений», Лейпциг/Берлин.

Боюсь, и здесь тоже царит полное неведение о солидной древности этого давно забытого якобы людьми стиля строительства. Если это не так, и жители этого поселка осознают свою анахроничность, то вооруженные копьями воины, скорее всего, готовятся отразить очередную атаку историков на их неверную действительность.

Рис. 9-23. Большая африканская хижина на сваях, явно сооруженная в историческое время. Из книги «Введение в историю изобретений», Лейпциг/Берлин, 1884. Стр. 41. А вот и вид африканской хижины на сваях изнутри. Когда в ней становится невыносимо жарко, то ее обитатели переносит свои циновки на землю под полом хижины и продолжают там в еще большей тени предаваться творческим сновидениям на тему о пока еще никем не сочиненной тысячелетней истории их родной свайной деревни.

Рис. 9-24. Американские индейцы еще не так давно продолжали строить свайные поселки. Принцип у них был простой: чем дальше от берега, тем выше должны быть сваи. Историки еще не придумали убедительного объяснения этому феномену и не исключают, что сваи продолжают расти под лучами американского солнца. Свайные постройки индейцев нового времени над водой и на суше. Древняя строительная культура была еще вполне современной несколько сот лет тому назад. Из книги «Введение в историю изобретений», Лейпциг/Берлин, 1884. Фрагмент рис. 21 на стр.37.

Рис. 9-25. В позапрошлом веке в тогда еще не имевшей миллионов жителей Маниле, столице будущего государства Филиппины, на сваях покоился даже один из храмов посреди то-ли озера, то-ли лагуны. Храмовое сооружение на сваях в Заливе Гумбольда в Тоббадиа, остров Лузон, недалеко от Манилы (Филиппины). Рис. 108, стр. 141, из книги «Введение в историю изобретений», Лейпциг/Берлин. Эта украшенная вырезанными из дерева фигурками зверей и птиц постройка выступает на 20 с небольшим метров из воды и служит примером одной из дохристианских храмовых построек XIX в.

Рис. 9-26. Современные свайные поселений на одном из южных островов Филиппинского архипелага. Такой вид поселений распространен во всех странах юго-восточной Азии. Они стоят вдоль берегов рек, на озерах и, как здесь, на океанском побережье. В них живут в основном рыбаки или крестьяне, которые разводят под своими домами рыб.

Рис. 9-27. Еще одна храмовая постройка на сваях, на сей раз на Новой Гвинее. Этот рисунок тоже сделан в позапрошлом веке. Большая постройка на сваях в Новой Гвинее, сооруженная в сравнительно позднее время. Она могла служить религиозным целям жителям расположенной на берегу залива, в котором эта постройка сооружена, обычной деревни. Рис. 102 стр. 138, из книги «Введение в историю изобретений», Лейпциг/Берлин.

Рис. 9-28. Модель современного китайского свайного жилища. В соответствие с демографической ситуацией в прошлом веке строили уже в основном многоэтажные свайные дома.

Рис. 9-29. Внутренний вид изображенного на предыдущем рисунке многоэтажного китайского дома на сваях.

Рис. 9-30. Современный летний домик на сваях. Исчезнувшая якобы тысячелетия тому назад культура строительства свайных зданий возвращается в нашу действительность благодаря усилиям современных архитекторов, не читающих книг по предыстории. Цель этой свайной постройки в городе Хайлбронне (Германия) – приблизить жильцов к кроне дерева. Может быть, и древние строители свайных построек заботились об удобстве сбора урожая с фруктовых деревьев? Фотография из газеты «Бильд ам Соннтаг» за 13-е августа 2006 г.

Рис. 9-31. Дом на сваях для целого племени. Современная английская свайная постройка, рассчитанная на проживание 300 человек, была сооружена в 2006 г. на северо-востоке Великобритании. Фотография из газеты «Бильд ам Соннтаг» за 13-е августа 2006 г. Интересно, в какой век отнесут археологи 23-го столетия развалины этого здания? Вряд ли в более поздний, чем 1-й век н.э.