Васильев В. П. Описание государства Великая Цзинь

Текст воспроизведен по изданию: История и древности восточной части Средней Азии, от X до XIII века, с приложением перевода китайских известий о киданях, чжурчженях и монголо-татарах.
СПб. 1857© текст - Васильев В. П. 1857
Введение, Ч. 2
www.vostlit.info/Texts/rus/Zidan_2/framevved2.htm

От подошвы Алтая выходят Тукюэсцы и Жужане. Но с тех пор, как появилось владычество мусульман на западе (поддержанных усилением Тибетцев), круг действий народов центральной Азии все более и более оттесняется на восток. Уйгуры — уже жители Халхи; за ними начинают играть важную роль Кидане, в юго-восточной Монголии; их сменяют еще более отдаленные жители востока, Чжурчжени. Хотя Чингисхан, родившийся в этой полосе центральной Азии, и расширил круг деятельности ее народов, преследуя главным образом последних ее выходцев, Киданей; но тем не менее это неестественное расширение скоро входит в свои границы при одном из величайших монгольских государей, каков был Хубилай.

Мы видим, что Кидане и Кумохи не были кочевым народом, которые обусловливает свой образ жизни местностью. Еще менее были номадами обитатели Маньчжурии: там всегда, хоть, положим, и в ямах, прикрытых досками, но жили, хотя и охотничьи, но оседлые поколения.

Все это показалось нам нужным для объяснения будущих отношений Цзиньской династии к Китаю. Чжурчжени, сделавшиеся после обладателями половины Китая, ... Вскоре однакож возгорелась война с бывшими друзьями, и хотя чжурчженьские войска проникают до берегов Цзяна, однакож все обнаруживает, что они ищут только добычи. Только после продолжительного пребывания в Китае, они видят наконец возможность сделаться сами его обладателями, и еще позднее переносят туда свою столицу. Если бы Кидане, Чжурчжени и наконец Монголы считали Китай главным основанием своей силы, а не как пособие, то они с первого же раза, как только представилась возможность, утвердили бы там свою столицу. Точно так же и нынешняя Маньчжурия сначала вовсе не имела намерения владеть Китаем внутри Великой стены, а только желала его грабить.

Эта эпоха составляет апогей Цзиньского владычества; более они не расширяли своих владений почти ни с которой стороны; но довольно и того, что им досталось. В подражание Киданям, основали они также пять столиц или дорог: верхнюю — Хой-нин-фу, восточную Ляо-ян, среднюю Дадинфу, западную Дай-тун-фу, южную Да-син-фу (Пекин). В последствии южная столица переименована была в среднюю, а южною сделан Бянь. Сверх этих пяти столиц, прочие владения разделены были на 14 дорог. Во всей империи считалось 36 чженей (цзе чжень), 22 военных надзорных округа, 72 области, управляемых цыши, 16 армий (цзюнь, «военных поселений») и 632 уезда.

Мы не можем пропустить темного рассказа о вражде Цзиньцев с Монголами или Мэн-гу, Мэн-ву, но не теми, которые являются под владычеством Чингисхана. Оффициальная Цзиньская история не упоминает ни слова об этом [79]79. Природный язык Маньчжуров в то время был уже в упадке. Ши-цзун, прибывши в 1184 г. в Шан-цзин, поет, при угощении князей своего дома, как редкость, маньчжурские песни. Он укоряет их за расточительность. В 1187 г. он запретил Маньчжурам носить китайское платье. Еще при Агуде, в 1119 г., для маньчжурского языка изобретены письмена, составленные из измененных китайских иероглифов, а в 1128 г. уже сочинена была «Чжурчженьская история», т. е. записаны предания о деяниях предков Агуды.происшествии; но мы думаем, что монгольский или Юаньский министр Тото, составлявший эту историю, с намерением опустил это происшествие. «Тун-цзянь Ган-му», на основании «Да-цзинь-гочжи», упоминает об этом следующее: Мин-гу, известные при Танской династии под именем Мэн-у или Мэн-гу-сы, жили на север от Нючженей; они были отважны и искусны в сражении, делали латы из рыбьих шкур, которых не пробивали стрелы. Чжурчжени сначала занимали войско у Мэн-гу; но когда основали государство, то не хотели выполнить обещания, от чего и началась между ними вражда. В 1136 году цзиньский император послал против них темника Хушаху; но спустя долгое время он должен был воротиться за недостатком съестных припасов, и Мэнгу, погнавшись за ним, разбили его около Кайлина (1139 г.). В это же время в Цзиньской династии, под предлогом заговора, убиты были знатные вельможи и между прочими генерал Далай. Один из сыновей его, взбунтовавшись с подвластными своего отца, вступил в сношения с Мэнгу, которые от того сделались еще сильнее. Учжу несколько лет воевал с ними, но не мог победить, и наконец в 1147 г. заключен был с ними мир, по которому границей признана р. Си-пин-хэ, под которой хотя и разумеют Китайцы Кэрулэнь, но здесь могло разуметься и дальнейшее течение его, известное у нас под именем Амура. 27 острогов, лежавших на север от этой реки, были уступлены Мэнгу; сверх того Нючжени обязались ежегодно выдавать им положенное количество коров, баранов и хлеба. Цзиньский император пожаловал их начальника титлом Ао-ло Боцзилэ (Ао-ло сходно с татарским словом улуг «великий»); но он не принял этого, сам величал свое владение именем Великого Монгуского панства, и потом принял титло Цзу-юань Хуанди и дал своим годам [80] название правления Тянь-син. Более мы не находим почти никакого известия об этом обстоятельстве. Но «Да-цзинь-го-чжи» утвердительно говорит, что народ Мэнву жили на северо-восток от Чжурчженей, и что это совсем не тот, который сделался после известен под именем Монголов, которые жили на северо-запад. Таким образом, народ Мэньву был тоже маньчжурский; он обитал на устье Амура, где мы и ныне находим племя Мангуны, сколько известно из рассказов путешественников, говорящее маньчжурским языком и также независимое и при нынешней династии. Слово Мэнгу означает на их языке реку, следовательно оно однородно с настоящим маньчжурским словом Мукэ, которым, как мы видим, в древности назывались и все обитатели северной Маньчжурии. Между тем, первый из китайских путешественников пишет о происхождении названия Монголов при Чингисхане следующее: «Название Монголов неизвестно самим им; говорят, что прежде был народ Мэнгу, который был страшен Чжурчженям, и старшина которых провозгласил себя императором. После (об этом мы не находим и следов в истории) он был истреблен (т. е. подавлен); однакож, когда Чингисхан основывал империю, перебежавшие к нему Цзиньские подданные научили его принять название этого народа, чтобы навести страх на Цзиньцев».

Мы пробежали в кратком очерке главный момент возвышения Цзиньского царства. Достигнув самой большей степени своего могущества, оно удержало его за собой не более 60 лет, и с этого времени шло быстро к своему падению, причины которого были почти теже самые, что и для Киданьской династии. Тайцзу Агуда привлек к себе народы чжурчженьские, находившиеся под ведомством Ляо, как их соотечественник; история показывает, что в след за [81] успехами его оружия, к нему постоянно переходили из киданьского владычества отдельные толпы, которые принимали старинное устройство Маньчжуров, т. е. превращались в роды, называемые Мукунь; в военном отношении они разделялись на тысячи и десятки тысяч....

Цзиньское царство было довольно спокойно внутри своих владений. После переворота, происшедшего по случаю смерти Хай-лин-вана, до 1208 г., на Цзиньском троне восседают два государя: Ши-цзун (Улу, китайское имя Юн, годы правления: Дадин, 1161-1189) и внук его Чжан-цзун (китайское имя Цзин, 1190-1208). Ши-цзун старался поддержать в Маньчжурах природный дух. Он запретил им носить китайские фамилии, велел перевести на маньчжурский язык классические и исторические книги  79 , хотел даже преобразовать обычаи и запретил чиновникам принимать подарки в день рождения.

Означим теперь границы Цзиньских владений во всем их составе. На самом отдаленном востоке они простирались до пределов, занимаемых дикарями Цзираминь и Удага. На север земли их простирались на 3000 ли от главного места в дороге Фу-юй, или до земель рода Холо-хобо. Поворачивая оттуда на западе чрез Тай чжоу, граница проходила по горам Цзинь-шань (Хингань? «золотые») в Линьхуан-фу, и огибая северные пределы округов Цинь-чжоу, Хуань-чжоу, Фу-чжоу, Чан-чжоу и Цзин-чжоу, выходила за Тянь-шань и обнимая Дун-шен, подходила к царству Ся. Далее за Хуан-хэ, граница шла с последним же царством полосой, лежащей от Дуань-чжоу до Ми-чжи-чжай, и далее выходя чрез Линь-тао за Цзи-ши-шань до земель непокорных Цянов, поворачивала снова на восток и чрез Тао-чжоу и Янь-чжоу шла по реке Вэй-хэ до прохода Да-сань-гуань, откуда мы выше уже видели дальнейшие границы с Китаем. Все земли, заключавшиеся внутри этих границ, разделялись на 19 дорог, из которых 5 носили названия различных столиц по примеру киданьскому, а 14 назывались главноуправляющими департаментами (цзун-гуань-фу); к ним причислялось еще 9 заштатных (сань) департаментов, 9 инспекций (чжень), 22 пограничные ведомства (фан-юй-цзюнь), 73 правления (цы-ши-цзюнь), 16 армий и 632 уезда.

Здесь открывается, что владения Чжурчженьские в Маньчжурии нисколько не выходили из пределов земель, действительно принадлежащих нынешней династии, т. е. восточные земли так же ускользнули от тесного сближения, как и северные. Что же касается до земель в Монголии, [99] то они ограничивались только юго-восточною ее частию, т. е. шли почти по прямой линии, начиная от Кулунь-нора до нынешнего Кукэ-хото, и Гоби отделяла их от северо-запада своею естественной границей. Все это огромное однакож пространство монгольских и маньчжурских владений разделялось только на 4 главные провинции, которые назывались столицами.

Не должно упускать из виду того обстоятельства, что Чжурчженьские владения подверглись нападению Монголов при Чингисхане не со стороны Северной столицы, как бы этого надобно было ожидать, судя потому, что коренным местопребыванием Чингисхана была р. Ононь, но со стороны Дайтунфуской, и началось тогда уже, когда ослаблено было царство Ся. Таким образом, северо-западная Монголия, ускользнувшая от внимания истории, играет по-прежнему важную роль в судьбах народов и от соединения ее под одно владычество зависело преобладание Чингисхана, и Относительно этих западных соседей мы напрасно ищем сведений в Цзиньской истории; мы узнаем из нее едва ли не менее, чем даже об отдаленных временах Киданьской истории. Мусульманские писатели в этом случае имеют [110] неоспоримый перевес.

www.vostlit.info/Texts/rus/Zidan_2/vved3.phtml

Самое большое народонаселение при Цзиньской династии было в 1207 году; тогда считалось 7,684,438 семейств с 45,816,079 душами. Подати собирались с обработываемой земли хлебом, и около 1162 г., из доклада государственного совета видно, что по всей империи в магазинах находилось 20,790,000 слишком мешков; вообще же годовой сбор простирался до 9 миллионов, из которых не добиралось около одного миллиона, по случаю различных бедствий, за тем 7 миллионов вступало в расход, а один миллион был в остатке. Кроме того собирали денежные сборы с богатств, как-то жилищ, людей и т. п. Это называлось ули, и поступало в замен повинностей; от этого налога не избавлялся никто. С [122] маньчжурских семейств собиралась вместо того подать хлебом с сохи или с быка. Этот хлеб поступал в запасные магазины, которые должен был иметь каждый мукунь.

VII. Падение Цзиньской династии.

Из представленного очерка действительных границ Цзиньской династии, мы видели, как недалеко простирались ее владения в Монголии. Поэтому, в остальной огромной части этой страны, легко мог образоваться страшный неприятель, которого она и не предвидела, не смотря на то, что собственный пример ее возвышения мог бы навести ее преспокойно на мысль о возможности опасности. По той же самой причине, напрасно будем мы отыскивать в китайских источниках подробных известий о странах, которые были до столкновения с Цзиньской империей первым, уже обширным поприщем Чингисхана. Древняя история северо-западной Монголии нам гораздо знакомее, чем со [125] времен X-го века до этого завоевателя, даже можно сказать, чем при нем и его преемниках. Не говоря уже о периоде Хуннов, мы видим, что с IV века северный Китай находился почти до времени Танской династии под одной державой, которая господствовала над южной Монголией и постоянно была в сношениях с северной. Затем, с началом Танской династии, ... хотя записывала только одни представления дани ко двору из различных стран, но все таки мы можем следить чрез эти упоминания за существованием и продолжением существования наций, можем составить хоть некоторое понятие о внутренних переменах. Но с падением Танской династии и с тем вместе с разрушением обычных отношений Китая с окружавшими его странами, история представляет невольный пропуск и вычеркивает из своих страниц карту северо-западной Монголии.

На отдаленном западе, который в первый и единственный раз пришел в столкновение с востоком и был соединен на некоторое время под одной державой, родившейся в юртах, раскидываемых на берегах Онона и Селенги, в Персии, которая управлялась потомками Чингисхана, составлена была история Монголов знаменитым Рашид-Эддином. По крайней мере, он представляет нам довольно подробную картину всех племен, населявших около времени появления Чингисхана северо-западную Монголию и нынешнюю Сибирь: именно те места, которые ускользнули от географии Цзиньской династии. Конечно, при большей отчетливости составления Юаньской истории, мы не нуждались бы в авторитете Рашид-Эддина и не стали бы прибегать к персидскому автору для изучения стран, описание которых всегда было делом китайских ученых.

Нет сомнения, что во все время от X-го века до XIII-го столетия, все эти земли ни разу не соединялись под одну власть, исключая разве темного и кратковременного владычества западных Киданей (Си-ляо), которых главное господство было, кажется, только в Туркестане. Даже из событий, которые совершались еще во время слабости. Чингисхана, видно, что поколения не только враждовали между собою, но и составляли союзы для противодействия опасным врагам (Чжамхак).

Нет сомнения, что инородческие племена, которые мы видели выше расположенными вдоль границ Цзиньской династии, начиная с Дай-тун-фу до Маньчжурии, имели сродство с дальнейшими обитателями пустынь Монголии. Так как они первые сделались добычей Чингисхана, то очевидно, что в биографиях его сподвижников мы встретили бы хоть кого нибудь из происходящих отсюда; а между тем, ни у Рашид-Эддина, ни в Юаньской истории на китайском языке, не встречаем никакого напоминания (если только Дилэ не есть Дарлиган, и Цзилу — Кэрэ). Было бы долго распространяться в исследованиях о происхождении племен и поколений, которые выступают на историческое поприще со времен Чингисхана; но мы позволяем себе сделать одно замечание касательно того языка, которым говорили в то время в Монголии. Западные авторы толкуют много о различии Турок от Монголов; китайские источники ясно указывают на маньчжурское происхождение Татар 112.

112. Сверх того, Кидане и Кумохи говорили особенными языками, т. ?. принадлежали к другим племенам.

Но из этого еще далеко от вывода, чтобы во время Чингисхана и после его на всем почти пространстве нынешней Монголии говорили различными этими языками, потому что происхождение рода или поколения относится только к происхождению управлявшей им фамилии. Когда один народ приобретал перевес над другим, то очевидно, что над родами последнего старались поставить родственников или знаменитых лиц из числа завоевателей, и имена этих старшин были поводом к перемене названия всего поколения. Таким образом, показания Рашид-Эддина, у которого большая часть названий [129] произведена от собственных имен, довольно вероятно. Но старшина или несколько лиц не могли так же легко изменить и языка у побежденных народов: он зависел от местностей и численности побежденных и победителей. Мы видим, что между тремя главными народами, поселившимися в Средней Азии, начиная от Восточного океана до Каспийского моря, встречаются и ныне сходные названия в поколениях и родах, говорящих однакож различными языками. Что же это значит, как не то, что народы, колыхаясь на этом огромном пространстве, подобно волнам моря, оставили повсюду следы своего появления. Если бы монгольский язык появился только с народом, в главе которого стал Чингисхан в самом начале, то возможно ли было бы допустить, чтоб этот язык мог сделаться общим для племен, кочевавших от Боир-нора до Иртыша, от берегов Байкала до Великой стены? Уже во времена династий Ляо и Цзинь, мы встречаем в истории множество слов, принадлежащих нынешнему монгольскому языку; между тем, Цзиньская династия, как известно, говорила маньчжурским языком. В названиях поколений Наймань, Ойрат, Тумэнь, Дэрбэт и проч., предшествовавших великому завоевателю, не видим ли мы чисто монгольские названия, так что скорее можем допустить, что сам Чингисхан не говорил языком, который мы ныне называем монгольским (так, например, многие собственные имена: Чингис, Угэдэй, Тэмучэнь, Мухури и другие, принадлежат к неизвестному языку); но дав имя и своим подданным и их языку, переменил свой язык на язык большинства. Одним словом, мы полагаем, что огромные пространства Средней Азии издревле говорили языками близкими к нынешним, т. е. на востоке маньчжурским, в центре монгольским и на западе турецким; ... Если бы, например, в южную или юго-восточную Россию вторглись Монголы или Маньчжуры, то можно сказать наверное, что мы все таки имели бы там дело с нынешними Татарами, потому что племя и язык не так легко могут быть занесены в степи между Уралом и Крымом с берегов Онона. Конечно, существование Калмыков в нашей Астраханской губернии служит опровержением этого; но удержались ли бы Калмыки без нашей поддержки посреди Тюркских народов? это сомнительно. Итак, [131] подвержено сомнению, говорили ли Киргизы, обитатели Сибири, тем же языком, как и нынешние Буруты, переселившиеся из Сибири на берега Тэмурту-нора. Уйгуры, жившие на берегах Селенги, легко могли превратиться в Турок, когда они заняли владения Туркестана; точно так же Татане, выходцы Маньчжурии, сделались Монголами в новой своей отчизне. Как бы то ни было, мы имеем все причины думать, что язык монгольский существовал уже с давнего времени, только не назывался этим именем.

Что сейм Кэрэ или Кэраитов простирался на север, видно из того, что Чингисхан и отец его Эсукэй, кочевавший на берегах Онона, находились под зависимостию Ван-хана; он, в виде милости, жалует Эсукэю, который [132] возвратил ему владение, отнятое дядей Чжуром, титул аньды. Не смотря на подобные же услуги Чингисхана, он почитал себя счастливым тем, что именуется его сыном, т. е. что признан вассалом. Таким образом, можно понять, что вассальные отношения, по китайским понятиям, были уже известны в монгольских степях. С другой стороны, из того, что взбунтовавшийся против Чжурчженей татарский старшина (Могуцзин Соориту), преследуемый Вань-ян-сяном, бежит на север, а Чингисхан идет ему на встречу с Онона 115, для содействия Цзиньскому генералу, видны как границы номадов, так и отношения их к Китаю. Упоминовение, что Чингисхан, во время своей незначительности, приезжал в Цзинь-чжоу 116 для представления дани, еще более уясняет эти отношения.

Что Найманьский сейм находился за Кэраитским к западу и в соседстве с ним, видно из того, что начальник его Диян-хан, находясь во вражде с Ван-ханом, по умерщвлении последнего, вступает во вражду с Чингисханом, и приходит от Алтая к Хангаю. В последствии, когда Чингисхан принял титул императора, он преследует другого Найманьского хана в горах Улу-таг, а детей Даян-хана до реки Иртыша. Конечно, это только главное указание на тогдашнее положение Монголов: поколения соединялись между собой только по необходимости или в следствие угрожающей опасности извне, или покоряясь влиянию сильного; но и в это время роды приставали то к той, то к другой стороне.

К какому поколению принадлежал сам Чингисхан? По всем сведениям видно, что он жил в соседстве с Тайчжутами (Тайчжугутами) и можно заключить, что он и сам был Тайчжут 117. Но и Тайчжуты, в тоже время, являются представителями других поколений, живших в соседстве, каковы Хатагинь (или Хатачжинь), Сальчжигут, Дурбэнь, Татар и Хункират. По смерти Эсукея, сказано, подвластные его стали передаваться Тайчжутам. Союз [134] перечисленных здесь поколений восстает против соединенных сил Чингисхана и Ван-хана во время их дружбы, а по разбитии сил их образуется новый оплот из соединенных поколений Дурбэнь, Икилос, Хатачжинь, Хорлос, Татар и Сальчжутов, которые, соединясь на берегах р. Цзянь (т. е. Кэм или Енисей), избирают главой сейма Хункиратского Чжамхака 118. Но Чингисхан одерживает новую победу; Хункираты 119 ему покоряются; и теперь можно допустить, что его владения простираются уже от Онони до вершин Енисея. По Юаньской истории можем заключать, что Чингисхан принадлежал к племени или поколению Монголов, которое уже существовало до него; но все удостоверяет нас согласиться с китайским писателем Мэн-хуном, современником Чингисхана, который утвердительно говорит, что это имя сначала было неизвестно его подданным и выдумано только во времена принятия им императорского титула, и что во всем этом участвовали киданьские перебежчики, которые внушили этому завоевателю китайские понятия о названиях царства, о годах правления и т. п. По этим понятиям, когда кто принимает императорский титул, то он назначает наименование и своей династии. Тэмучэнь принимает титул Чингисхана, что соответствует китайскому понятию о годах правления, и дает своей державе имя Монголов. Китайский писатель именно говорит, что последнее название выбрано было по воспоминанию о храбрых Мынву, которые, как мы видели выше, заставили Цзиньский двор уступить себе часть земель и платить дань; он оспаривает [135] тождество этих Мынву с новыми Монголами, что совершенно справедливо. Еслиб эти Мынву были соплеменники Чингисхана, то представила ли бы история этого завоевателя его и его отца в таком ничтожном значении? Напротив, тот же писатель говорит, что он принадлежал к поколению Татар или Татань. Европейским ориенталистам, давно знакомым с этим именем, не знаю почему-то захотелось отделить слово Татар от Татань. Первое, говорят они, было название одного только поколения, которое было покорено Чингисханом (как мы видели и выше), второе было общее всем народам Монголии. Но Мэн-хун пишет Татар также Татань, потому что китайский язык всегда искажает иностранные названия; по его словам, татаньское поколение разделялось на три рода: черное, белое и непокорное (Субутай принадлежит к белому). В Юаньской истории упоминается два рода Татар: Чахань (белый) и Анги-Татар; последнее, вероятно, тоже самое, что и непокорное; но нигде не упоминается о Черных Татарах, и это покажется весьма естественным, когда узнаем, что сам Чингисхан принадлежал к этому поколению, как говорит Мэн-хун, и потому что оффицияльный язык везде словом Монгол заменил прежнее название поколения. Китайское слово Татань никогда не было исключительным общим названием [136] всех племен, живших в Монголии. Это было название только одного племени, которое занесено было к горам Иньшань из внутренностей Маньчжурии, и потом, может быть, оттеснено далее на север. Во время владычества Киданей, история застает их на северо-западе от Дансянов, Тугухунцев и Тукюэ. При Цзиньской династии, это имя неизвестно в истории; потом снова возникает при Чингисхане, как частное для некоторых поколений. Во всяком случае, нет необходимости думать, что имя Татар или Татань было прежде Чингисхана общим для всех тогдашних племен, которые после прозвались Монголами. Довольно того, что поколение Татар при Чингисхане стало царственным (как прежде Ойхор, Тукюэ и т. д.) и дало название для всех других в смысле царства. Мэн-хун ясно говорит, что Татары даже не знали, откуда взялось название Монголов. Мухури, при свидании с китайскими чиновниками, постоянно называл себя татарским человеком. Следовательно, название Монгол, на первых порах, было, можно сказать, чисто ученое или оффициальное, и таким образом, эти два названия (из которых последнее пересилило в следствие той же оффицияльности) ввели в недоумение не только европейских ученых, но и Рашид-Эддина и, может быть, его современников, которым показалось, что названию Монгол должно или нужно было существовать с давнего времени. При первом своем историческом появлении, Чингисхан постоянно является генералом Ван-хана; история не хотела сказать этого прямо и потому сделала из него какого-то союзника. Только после победы над Чжамхаком, в 1202 году, он кажется, начинает действовать и от себя, потому что история говорит прямо, что он послал войско напасть на Аньги-Татар и Чагань-Татар (живших на р. Улухуй Шиляньчжань). Тогда только он почувствовал свою силу: вступил в борьбу с прежним своим повелителем и отнял у него, одно за другим, поколения Чжуличжинь (Чжульгэнь 123), Тунго (Дунга 124), Холиши-лэ-мынь (Хорь-ширя-мынь) и Кирэй. Возвратившись для отдыха на озеро Дунго-нор, он снова потом подался вперед, и дошед до реки Баньчжур-гол, принимая на пути передававшихся, разбил Ван-ханово войско при урочище Харакчинь-Шату. Тогда Ван-хан должен был уже укрываться от Чингисхана, вместе с своим собственным поколением Кэрэ; но Чингисхан обманом узнал, где они скрываются, и [139] поколение было покорено, а Ван-хан спасся бегством и на дороге был убит Найманьцами, а сын его бежал в Кучэ.

С этого времени Чингисхан, которому тогда было уже 50 лет, вдруг переходит от завоевания к завоеванию. Тогда в Монголии не стало для него соперников, и потому он принимает через год, на берегах Онона, близ урочища Дэлюнь-булдак, которое не изменило своего имени поныне 126, титул императора, дает своему народу название Монгол, а годам правления Тянь-цы «небом пожалованный»: таково, предполагает Мэн-хун, значение слова Чингис. И в самом деле, если припомним, что нынешние Монголы, да и все Европейцы, годы правления принимают за собственное имя царствующего императора, то что иное могло значить и Чингис? Мусульманские авторы, а может быть и сами Монголы, не понимая настоящего происхождения и значения, несвойственного понятиям всех других народов, кроме употребляющих китайскую письменность, очевидно, должны были прибегать к басням для объяснения этого слова. ...то были Кидане, которые не могли простить Чжурчженям их славы и собственного порабощения. Кидане оказались ревностными советниками Чингисхана в деле уничтожения Цзиньской династии; они же захватывают в свои руки его корреспонденцию, в которую вводят тонкости китайской политики, о которой сами Монголы и не заботились. Остальное покорение Монголии было уже более легким делом. В 1208 г., зимой, Чингисхан идет против Кучума, сына Даян-ханова, и ему покоряются без боя Ойраты и проводят на реку Иртыш, в следствие чего племя Мэркитов было также уничтожено. Из этого мы можем судить и о географическом местоположении, а именно, что Ойраты в то время жили на местах, в которых встречаем их и в последствии, т. е. в Цзюнгарии, а Мэркиты, вероятно, около Кобдо и Улясутая. Теперь владения Чингисхана простерлись вплоть до Туркестана, и мы видим, что Уйгуры, жившие там в это время, ему покорились; сам же царь их (Идуху) является лично к Чингисхану.

- Вот как же хорошо лилась, текла история Чингизхана в 13 веке, пока он не пошёл на Иртыш в Сибирь и не пересёкся с

В 1208 г., зимой, Чингисхан идет против Кучума, сына Даян-ханова

на дворе Новый 1208 год, а его угораздило на том Иртыше с Кучумом из 16 века встретиться!
Дело в том, что, кажется, Кучум личность уникальная, в смысле единственная в истории средних веков с таким именем, других нет! Чингизов много, Батуев и Мункэ тоже много, а вот Кучум один.

Кучу́м Муртазелеев, Кучум-хан (тат. Küçem, Күчем, كوچم‎ ? — около 1600) — сибирский хан (царь), потомок Чингисхана из династии Шибанидов, внук Ибака — хана Тюмени и Большой Орды.

Вот Даянов было, как минимум 2, но оба в 16-17 веке были

Бату-Мункэ Даян-хан (монг. Батмөнх Даян Хаан; 1464—1517[1]/1543[2][3]) — хан из рода Борджигин, впервые со времён Юаньской династии объединивший монголов под знаменем чингизидов. Даян-хан был провозглашён Великим ханом Монгольской империи династии Юань

Даян Хан (монгольский: ᠳᠠᠶᠠᠨ ᠬᠠᠭᠠᠨ даян кахан, умер 22 апреля 1668 года) был вторым ханом хошутского ханства и королем-протектором Тибета, правившим с 1655 по 1668 год. Он восседал на троне во времена 5-го далай-ламы Нгаванга Лобсанга Гьяцо

Вот такая вот неожиданность для традиционной хронологии, а впрочем обычное дело!

С этого времени Чингисхан, которому тогда было уже 50 лет, вдруг переходит от завоевания к завоеванию. Тогда в Монголии не стало для него соперников, и потому он принимает через год, на берегах Онона, близ урочища Дэлюнь-булдак, которое не изменило своего имени поныне 126, титул императора, дает своему народу название Монгол, а годам правления Тянь-цы «небом пожалованный»: таково, предполагает Мэн-хун, значение слова Чингис. И в самом деле, если припомним, что нынешние Монголы, да и все Европейцы, годы правления принимают за собственное имя царствующего императора, то что иное могло значить и Чингис? Мусульманские авторы, а может быть и сами Монголы, не понимая настоящего происхождения и значения, несвойственного понятиям всех других народов, кроме употребляющих китайскую письменность, очевидно, должны были прибегать к басням для объяснения этого слова. ...то были Кидане, которые не могли простить Чжурчженям их славы и собственного порабощения. Кидане оказались ревностными советниками Чингисхана в деле уничтожения Цзиньской династии; они же захватывают в свои руки его корреспонденцию, в которую вводят тонкости китайской политики, о которой сами Монголы и не заботились. Остальное покорение Монголии было уже более легким делом. В 1208 г., зимой, Чингисхан идет против Кучума, сына Даян-ханова, и ему покоряются без боя Ойраты и проводят на реку Иртыш, в следствие чего племя Мэркитов было также уничтожено. Из этого мы можем судить и о географическом местоположении, а именно, что Ойраты в то время жили на местах, в которых встречаем их и в последствии, т. е. в Цзюнгарии, а Мэркиты, вероятно, около Кобдо и Улясутая. Теперь владения Чингисхана простерлись вплоть до Туркестана, и мы видим, что Уйгуры, жившие там в это время, ему покорились; сам же царь их (Идуху) является лично к Чингисхану.

Цзиньская история сочинена Монголами; следовательно, если б был какой нибудь предлог к началу войны, история непременно упомянула бы об этом обстоятельстве. Но мы видим даже, что когда поражаемый Монголами Тангут просит помощи у Цзиньского двора, двор этот отказывает в ней, очевидно, не желая вступать в борьбу с страшным врагом: следовательно, война начата была Чингисханом без всяких церемоний, по праву сильного; короче сказать, принимая императорский титул, он уже тем самым хорошо выразил чисто китайские понятия, что как на небе существует одно солнце, так на земле должен быть один император, и все другие, носящие этот титул, всякое государство, имеющее притязание на самостоятельное существование, оскорбляют тем волю неба и требуют наказания.

Мы не знаем, до какой степени справедлив рассказ Юаньской истории 129, что Чингисхан ежегодно представлял Цзиньскому двору дары или дань. Если это справедливо, то должно думать, что он, завоевав владения Кэрэского и Найманьского сейма, оставался в прежних вассальных отношениях к Цзиньской империи и даже приезжал ко двору с данью. Со вступлением на престол [149] Вэй-шао-вана, по имени Юнь-цзи, Чингисхан не только прекращает эту дань, но даже в 1210 г. делает первое вторжение в пределы империи. «Ган-му» говорит, что он делал неоднократно вторжения в северо-западные пределы, но неизвестно, чем это кончилось. Из той же истории видно, что Чингисхан даже боится нападения со стороны Цзиньцев и потому принимает меры предосторожности и усиливает свои войска. Цзиньский двор построил, в предосторожность от Чингисхана, редут Ву-ша-пу, который первый подвергнулся нападению в следующем 1211 году. Чингисхан сам вступает в Цзиньские владения, разбивает цзиньского полководца Даши при горе Еху-лин и завоевывает уезды Да-шуй-ло и Фын-ли. Чэпэ или Чжэбэ, знаменитый генерал Чингисхана, берет Ву-ша-пу и лагерь By-юаня; он проникает за Великую стену, и так как испуганный комендант бросает знаменитый проход Цзюй-юн-гуань, выводящий из гор, отделяющих Китай от Монголии, на знаменитую Пекинскую равнину, то Чэпэ проникает до средней столицы, Пекина. Между тем поражение, нанесенное самим Чингисханом Цзиньским войскам при р. Хой-хэ-чуань, в Сюань-пине, предает в руки его департамент Дэсин-фу; цзиньские стада попадаются в руки Монголов, и между тем как отряд войск завоевывает города вокруг западной столицы, генералы, стоявшие на северных пределах, где они, кажется, напрасно ждали неприятеля спереди, тогда как он очутился позади их, покоряются Чингисхану. Вся Монголия, бывшая под властию Цзиньцев, в один год, после одного сражения, досталась победителю. Таков был результат самого первого натиска Монголов, совершившийся в один год.

С наступлением 4-й луны 1214 г., Чингисхан спешит оставить Пекин, которого не может взять с разу, потому что столица была снабжена значительными войсками, ободренными, кроме присутствия цзиньского государя, высокими и толстыми стенами. Он требует от Чжурчженей [153] вознаграждения за то, что оставляет их в покое, тогда как это делал из необходимости. Известно, что и в нынешнее время обитатели Монголии более образованные (например ламы) не могут выносить летних жаров, неизвестных на их родине. Мы замечаем, что и Чжурчжени, не привыкши к Китаю, также удалялись из него на лето в первые годы: тоже самое значило и отступление Чингисхана; но он хочет из этого извлечь выгоды. Цзиньский двор считает это перемирием и выдает за Чингисхана царевну с богатым приданым, состоявшем в золоте, серебре, прислуге (500 мальчиков и девочек) и скоте (3000 лошадей). Цзиньский двор, помнивший, как он захватил некогда двух Сунских императоров и как спасся южный Китай удалением императора от врагов, следует их примеру. Сюань-цзун, тотчас по удалении Чингисхана, оставляет Пекин и переносит столицу в Бянь, то роковое место, где были захвачены Сунские императоры; в Пекине оставлен наследник престола (Шоу-чжун) и министры для защиты. Но между тем войско, провожавшее императора при переселении, верно не желая расстаться с родиной, возмущается, идет назад и потом передается Чингисхану, который отправляет ему подкрепление, чтобы взять Пекин. Осада длится до следующего года. В это время Цзиньский император напрасно посылал войска для вспомоществования Пекину: они были разбиты (у Бачжоу), и Пекин наконец сдался (1215 г.); ... Но хотя Монголам и открылся чрез это прямой путь к столице, однакож дальнейшие нападения их с этой стороны были отложены на долгое время. Первое нападение Монголов было сделано почти в виде опыта: они не могли сериозно думать о завоевании всех Цзиньских владений, не утвердившись наперед в Тангуте, не завоевавши окончательно всех земель по северную сторону р. Хуан-хэ; мы видели также, что Ляодун, отложившись от Цзиньцев, составлял особое владение. Эта задача, не говоря уже об известных войнах на западе, заняла все остальное царствование Чингисхана.

Но смерть застала и Чингисхана в этих подвигах, хотя у него уже был сформирован план завоевания остальных Цзиньских земель.

Чжурчженьский двор, кажется, не имел намерения воспользоваться смертию Чингисхана, или предчувствовал, что его преемники не оставят своих завоевательных намерений. С своей стороны, он употреблял все меры, чтоб заключить мир; неоднократно отправлял посланников к Чингисхану, который всегда требовал более, чем они могли дать: ему платили ежегодную дань, но в тоже время видели, что все больше и больше лишаются своих владений.

В это время Монголы добились давно желанного ими союза с Сунским двором, чтоб с двух сторон напасть на небольшую страну, которая находилась в руках Цзиньцев, и конечно, этот союз делает более чести тому, против кого он был направлен. Монголы, повелевавшие от берегов Средиземного моря до Желтого, не могут одни сладить с горстью хотя и переродившихся, по все еще сохранивших воинский дух, выходцев Маньчжурии. Однакож, по отступлении от Бяня Субутая, Цзиньский император не остался в столице, лишенной вспоможения и съестных припасов; он ушел в Гуй-дэ-фу; но не считая и там себя в безопасности, перебрался оттуда в Цай-чжоу, а столица затем перешла в руки Монголов. Тогда монгольские войска (в 12-й луне 1233 года), под [159] начальством Тацира, осадили убежище Цзиньского императора Цай-чжоу, и между тем, как эта осада длилась до следующего года, Монголы подбирали остальные Цзиньские города: Бо-чжоу, Сюй-чжоу. Наконец, Шао-сюй, видя неизбежную погибель, не хотел сдаться врагам своим и потому повесился, завещав сжечь себя. Цай-чжоу был взят приступом (в 1-й луне 1234 г.) и династия Цзинь погибла. Дом Сун и Монголы делили между собою добычу. В другом месте история покажет, на чью часть выпала лучшая доля!

Мнение наше о происхождении названия Монгол разнится от толкований, принятых другими. Мы полагаем, что имя это не носили действительные подданные Чингисхана до принятия им императорского титула (в 1206 г.), и что не только тот улус, в котором он родился, но и единоплеменные с ним поколения, если и имели только общее название, то оно было не иное, как Татар. Название Монгол, или созвучное с этим, существовало действительно с давнего времени; если даже оно и занесено было к некоторым из обитателей нынешней Монголии прежде Чингисхана, то не было до него общим национальным именем нынешнего монгольского племени. Начала этого названия (как и Татан) следует искать во внутренности северной Маньчжурии, в низовьях Амура, где и ныне обитает племя Мангу ны, что значит сфечные», потому что река или вода на их языке называется мангу. Слово это тождественно с.мука («вода»), на собственном или южно-маньчжурском наречии, корни слов которого вполне сохранились и в мангунском языке, по словам всех посещавших, в последнее время, эту страну русских путешественников. Это маньчжурское [160] название, как общее всем обитателям средней и северной Маньчжурии, является еще ранее, в искаженном у Китайцев слове Мо-хэ, вероятно потому, что каждый род назывался по имени какой нибудь речки. В последствии имя Мохэ исчезает, как общее название всех Маньчжуров, по крайней мере в китайской истории, и на место его является уже Нюйчжень или Чжурчжень. Но имя Мохэ, превратившись или обратившись в первоначальное название Монгу, сохраняется и в это время за жителями Амура, которые, сначала действуя за одно с Чжурчженями или помогая им, по том начинают вражду, которая нам исторически известна. Чжурчжени должны были уступить этим Мангу часть своих (номинальных) владений на севере; платили им даже дань или подарки; старшина их принимает даже название императора. Но дальнейшая судьба этой династии Мангу (Цзуюань) неизвестна: вероятно, она пала или сама собой, или усилиями Чжурчженей. Имя Мангу, после того, появляется как название подвластного последним племени (бу-цзу) и тождественно с древним именем Ди-ле. Часть или род этого племени даже мог быть переселен Чжурчженями в Монголию, потому что мы видим название Мынгу и между родами, называемыми Чжа. Чингисхан принял это название Монгу «Монгол», по свидетельству Мэн-хуна, потому, что хотел восстановлением этого названия, грозного некогда Чжурчженям, устрашить последних. Он не мог быть прямым продолжателем исчезнувшей династии Мангу уже потому, что, как сам он, так и отец его Есукэй, живший, по всей вероятности, во время силы этих Мангу, был простой десятский и офицер сеймового начальника Ван-хана; он не мог быть даже чжасянгунь, тем менее цзедуши племени Мэнгу, находившегося в непосредственной зависимости от Цзиньцев. Иероглифы, которыми стали [161] писать название Монгол, отличны от тех, которыми писалось имя племени при Цзиньской династии; они буквально значат: «получить древнее», что мы считаем столько же знаменательным, как и название Манчжоу («полная область»). Все основатели династий в Средней Азии знакомы с китайским обычаем — вместе с принятием императорского титула давать название и царству. Так сделали Амбагянь, Агуда и Дайцинский Тайцзу или Нурхачи. Где же имя династии или государства, принятое Чингисханом, если это не Мэн-гу («получивший древнее»)? Мы сказали уже, что в этом имени другие иероглифы, а не те, которыми писали имя прежних Минь-гу; к чему бы нужно было подобное изменение, если бы то был один и тот же народ? Вероятно, Чингисхану было не до того, чтобы исправлять орфографию. Слово Нюйчжи писалось теми же иероглифами и при Цзиньцах, как и при Киданях; Татань, точно так же, не изменило своего начертания и поныне; но название, принятое Чингисханом, имело двоякий смысл: иероглифы имели значение, а звук напоминал народ, некогда враждебный Цзиньцам.

Подкрепление этих мыслей, кроме приводимого ниже сказания Мэн-хуна, мы находим в «Да-цзинь-го-чжи», сокращение которой, помещенное в одном из китайских сборников, мы также приведем здесь. Вот подлинные слова этой истории, написанной почти в то самое время, о котором мы говорим:

Глава IX, лист 2-й. «Первый год правления Си-цзуна (1135). Сунский князь 131 Цзун-пань напал на Ман-гу-цзы и разбил». [162]

В примечании, вставленном при этом в тексте, сказано: «Цзиньское государство, при первом своем возвышении, часто занимало у них войско; в последствии, укрепившись, оно не наградило их по условию, почему между ними родилось неудовольствие; Цзун-пань напал на них, когда они не ожидали, и Цзиньцы лишились чрез это привязанности Мангуцзы’ев, все поколения (которых) отложились от них в душе».

(Об этом вовсе не упоминается в оффицияльной истории династии Цзинь, даже и в биографии Цзун-паня (см. «Цзинь-ши», гл. LXXVI).

Глава X. «В первый год правления Тяньцзюань (1138 г.), «государь Си-цзун отправил темника Хушаху против улуса Мэн-ву 132; но у него истощился провиянт и он воротился. Мэн-ву погнались за ним в догоню, и настигнув на северо-западе от верхней столицы, разбили около Хайлина».

Об этом Хушаху вовсе не упоминается в оффицияльной истории «Цзинь-ши». Есть биография Хушаху, но другого, который жил после.

Глава XII. «Пятый год правления Хуан-тун (1145 г.)... В это время Мэн-ву причиняли беспокойство.

Шестой год правления Хуан-тун (1146 г.). Нюйчженьский темник Хушаху напал на севере на Ман-гу-цзы; но у него истощился провиянт и он возвратился; Ман-гу-цзы напали на него на северо-востоке от Шан-цзина и сильно разбили у Хайлина» 133. [163]

Примечание к тексту: «Мангуцзы при Киданям назвались Мэн-гу 134; этот народ был ростом в восемь фунтов, питался сырым оленьим мясом; глаза их видели за несколько десятков ли малейшие предметы, потому что не продымлялись, и притом (Мангуцзы) не ели горячего кушанья. От Цзиньского царства их отделяла река, и они часто переправляясь чрез нее на юг, производили грабежи.

Седьмой год правления Хуан-тун (1147). В этот год заключили союз с царством Мэн-гу».

Примечание к тексту: «Сначала, когда Далай был казнен, сын его, предводительствуя улусом, вступил в сношения с Мэн-гу. Учжу, сам предводительствуя 80,000 войском, отправился для наказания его; но не успел (ничего сделать) в несколько лет. В 8-й луне (настоящего года) император опять отправил Сю-бао-шоу-ну заключить с ними трактат, по которому уступил им 27 редутов на север от реки Си-пин-хэ и согласился на ежегодную [164] дань коровами, баранами и хлебом; сверх того, пожаловал их старшину Аоло-бэцзилэ званием государя Мэн-фу. Но Аоло-бэцзилэ сам принял титул Цзу-юань-Хуанди и дал годам своего правления название Тянь-син. Цзиньцы несколько раз сражались, но никак не могли победить и только отправили отборное войско для занятия важных мест (т. е. проходов)».

По словам Мэн-хуна, царство, основанное Аоло-бэцзилэ, вскоре пало; но между тем имя Мэн (хотя нельзя наверно сказать, чтобы тут разумелись именно теже Ман-гу-цзы) не исчезает из «Цзинь-го-чжи»; мы находим упоминание о нем под 1200 годом. Однакож мы видели и из самой «Цзинь-ши», что это название существовало, как название Чжа и как имя народа Диле; но это не доказывает еще, чтобы Чингисхан непременно принадлежал к тем или другим. Мы сейчас увидим, что «Цзинь-го-чжи», упоминающая о Мэн-у, Мангу-цзы и Мэн в продолжении 65 лет, затрудняется объяснить однакож происхождение имени Мэнгу в названии, появившемся со времен Чингисхана. Если бы тут была какая-нибудь аналогия, то эта история конечно не замедлила бы воспользоваться ею и не забыла бы того имени, которое сама так часто упоминала.

Вот что говорится в ней по случаю происхождения Татаней:

«Предки Татаней с Нюйчженьцами одного рода, потому что, как те так и другие, суть потомки Мохэ’сцев. Этот народ во время династий Вэй, Ци и Чжоу (с IV до VII столетия) назывался Уцзи, а при династии Суй стал называться Мохэ. Земля его лежала в 6000 ли на северо-восток от Чанъаня (столицы Китая, в провинции Шэньси) и далее на восток простиралась до берегов океана. Мохэ’сцы разделялись на несколько десятков поколений, каковы [165] Черноречные, Белогорные и проч. Белогорные собственно зависели от Корейцев; но когда Тайская династия уничтожила Корею, то они вошли в состав Бохайских владений. Черноречные же уцелели и сохранили силу (т. е. независимость). Во время могущества Бохайцев все(?) Мохэсцы подчинялись им; когда же Кидане завоевали Бохай, то поколения (Мохэские) рассеялись, и те, которые жили при верховьях Кунь-тун-цзяна, в первый раз назвались Нюйчженями; они были потомки Черноречных. Те же, которые жили у гор Иньшань, прозвались Датань, и были в постоянных сношениях с Китаем при конце династии Тан и в период Пяти династий (Удай); они приходили даже изредка с данью и при начале династии Сун. Датаньские люди все мужественны и искусны в сражении; те, которые жили поблизости к Китаю, назывались «образованными» (жэ «спелый») Датанями; они занимались хлебопашеством и приготовляли кушанье на огне. Отдаленные же от (Китая) назывались «дикими» (шэн«сырой»), занимались только охотой, не имея никакой утвари; на стрелы употребляли кости, потому что в их земле не было железа. Киданьцы, хотя с ними и торговали, но не пропускали к ним железа. Когда же Цзиньцы завладели землями на восток от Хуан-хэ, железо и медь перешли к Даганям и они наделали себе оружия. Когда Цзиньское царство было сильно, то Датане ежегодно приносили дань; когда же на (Цзиньский) престол вступил Вэй-ван, то Датаньский государь Тэмучэнь провозгласил себя императором Чингисом» 135. [166]

В след за этими словами «Цзинь-го-чжи» прибавляет: «Еще было государство Мэн-гу, находившееся на северо-восток от Нюйчженей. При Танской династии они назывались поколением Мэн-у; Цзиньцы назывались Мэн-ву и Мэн-гу. Эти люди не ели кушанья сваренного на огне, могли видеть ночью; они делали латы из рыбьей шкуры, которую не могли пробивать стрелы. С годов правления Тянь-цзюань (1138) они возмутились (против Цзинь); главнокомандующий Цзунь-би (тоже что Учжу) несколько лет воевал с ними, но не мог усмирить и только должен был расставить войско по важнейшим проходам и удерживать их богатыми подарками. Глава их царства называл себя Цзу-юань Хуанди и постоянно производил беспокойства по границе. Если к ним посылали рабов, драгоценности, материи, то они располагались к согласию и возвращались с войском назад. Когда Мэнские люди провозгласили у себя императора, то напавши на Цзиньцев, взяли в плен киданьских и китайских девиц и переженившись на них родили детей, которые стали вовсе не похожи на прежних [167] Мэнцев: (эти) сверх того мало-по-малу приучились употреблять вареную пищу. Теперь же великое государство (Чингисханово) прозвало себя (также) великим царством Мэнгу (Да Мэнгу-го). Но оба государства расположены на двух противоположных краях: одно на востоке, другое на западе, в расстоянии друг от друга в нескольких тысячах ли; неизвестно, каким образом согласить, что у них одно имя. При Цзиньской династии, во время ее процветания, учреждена была северо-восточная экспедиция (чжао-тао-сы), для (надзора и) сопротивления Мэн-гу и Корейцам, и юго-западная экспедиция, для заведывания северной стороной и царством Ся. Мэн’цы занимали те места, которые при Цзиньском Тайцзуне составляли 27 острогов...»

Можно ли думать, чтобы подобный вопрос могли задавать себе современники Чингисхана, еслиб то были одни и теже Монголы? Впрочем, мы должны сознаться, что не считаем еще этот вопрос решенным вполне и удовлетворительно. Мы набросали лишь, в общем обозрении истории Средней Азии, главные данные, которые необходимо иметь перед глазами при дальнейших исследованиях; а эти исследования найдут для себя материялы во множестве других источников, которые мы оставляем нетронутыми.